Все хорошо, едем, улыбаемся...
Разложив себя по сиденью, она надувает пузырь из жвачки и утыкается в телефон. Опадая, пузырь исчезает в ее рту, и челюсти начинают двигаться в ритме медленного фокстрота. Бабушка нависает над сокровищем, ограждая его от агрессивного внешнего мира. А приятель «вьюна», этакий хомячок, тем временем заводит с ним диалог глазами и жестами: он остался сидеть, и теперь они выясняют, кто из них больший дурень — тот, кто встал, в результате уступив место не пожилой даме, а ее сытой внучке, или тот, кто остался сидеть, и не подумав проявить уважение. Их молчаливый диалог на самом деле — основа глубокой философии: должен ли ты что-то миру или только он должен тебе. В позиции каждого есть доля правды. Разделяя всю жизнь первую точку зрения, я столько раз расплачивалась за это, что и не сосчитать, но позиция «вьюна» мне все равно ближе. Тем временем дама, поняв, что они с внучкой стали центром философской баталии, вступает в спор. Голос ее тверд и четок, не иначе как преподаватель в прошлом.
— Вы, молодые люди, должны были уступить место, а что произошло дальше — не ваш вопрос. Это наше дело — решать, сяду ли я или сочту нужным посадить ребенка.
— Уважаемая, зачем кричите? — вьет петли «вьюн». — Все хорошо, едем, улыбаемся. Зачем вы сердитый?

Напор дамы смыт волной этой доброжелательности, все замолкают. А я смеюсь про себя: единственной, кому не было дела до диспута, осталась внучка. Отгородившись от внешнего мира «наушниками-окурками», она надувает пузыри, продолжая проходить мегауровень какой-то не слишком интеллектуальной, но яркой игры.
...Я вышла, они поехали дальше. И сидящий хомячок, и услужливый «вьюн», и бабушка, отчаянно любящая своего пышного невоспитанного монстрика, а главное — она, внучка, видящая всех в гробу. Едем, едем...
Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции