Николай Бурляев: Страшно потерять душу

Николай Бурляев отметил свой 75—летний юбилей. В интервью «Вечерке» актер и режиссер рассказал о своем отношении к цензуре, о том, какую важную, по его мнению, роль играет культура в будущем страны.

Для актера и режиссера Николая Бурялева этот год — юбилейный во многих аспектах. И одна из важных дат связана с его работой в фильме Андрея Тарковского «Иваново детство».

— Николай Петрович, когда вас расспрашивают про это кино, вы почти всегда подчеркиваете: «Ну какой Иван, я такой... американский мальчик был». Вы имеете в виду, что были американским мальчиком по облику?

—По облику. По сути я всегда был русским мальчиком. Но мне в то время говорили, что чем-то я похож на американского мальчика Джеки Кугана (Джон Лесли Куган, более известен как Джеки Куган — киноактер, вошедший в историю кинематографа как первый в истории ребенок-кинозвезда. — «ВМ»). Почему — я не знаю...

— За эти годы отрасль претерпела фундаментальные изменения — и американское кино, и отечественное. Вы отмечаете эти тенденции?

— Конечно. Наш президент открыл для меня то, чего я не знал: в Америке, в тридцать там каком-то году был принят Кодекс Хейса — этический кодекс, по которому продюсеры определили, что можно и чего нельзя (принятый в 1930 году Ассоциацией производителей и прокатчиков фильмов, Кодекс стал неофициальным действующим национальным стандартом нравственной цензуры кинематографа в США. В 1967 году был отменен. — «ВМ»).

И когда я прочитал об этом, то подумал — наши люди, что ли, работали над этим кодексом? Там абсолютно все прописано — отношение к государству, к религии, к семье, к детям, к насилию — нельзя много крови на экране просто так проливать...

И американцы жили более 40 лет с этим кодексом, но потом отменили, и теперь мы видим практически упадок американского кино.

Но мы все равно пытаемся их догнать, чтобы заработать эту, как я часто говорю, желтую болванку под названием «Оскар», которая абсолютно девальвирована, а сейчас тем более, когда в кино должны обязательно присутствовать гомосексуалисты, трансвеститы и прочие... Это практически партийная диктатура, которая приведет к полной деградации американского кино.

Актер и режиссер Николай Бурляев в роли Бориски в фильме Андрея Тарковского «Андрей Рублев», 1966 год / Кадр из фильма «Андрей Рублев» / 1966 год

— Вы знаете, что вам на это ответят? Что о деградации Америки еще коммунисты говорили. Она все деградирует и деградирует, но по-прежнему остается страной, куда с удовольствием эмигрируют в том числе...

— Я не знаю, кто туда с удовольствием нынче будет эмигрировать.

— Вот Алексей Серебряков в Канаду уехал, прославленный наш актер.

— Он все равно работает здесь больше, чем там.

— Почему?

— Да потому, что здесь он популярен, востребован, а там, я думаю, он не очень нужен.

— Ну а где грань между кодексами продюсерскими и цензурой? Вообще цензура нужна, как вы считаете?

— Обязательно нужна. И это не я так считаю. Я, кстати, против тоталитарной государственной цензуры, потому что мы от нее все натерпелись — и Тарковский, и Высоцкий, да и я, в общем, все абсолютно. Но я поддерживаю мысль Александра Сергеевича Пушкина о цензуре. Я ее просто выучил: «Нельзя позволять проповедовать на площадях каждому, что ему в голову взбредет, и государство вправе остановить раздачу рукописей». Я бы уже добавил сюда и кино, и театр и все прочее.

Обязательно должен быть контроль. Но общественный. И в этом плане опыт у меня есть, поскольку я последние пять лет был первым заместителем председателя Общественного совета Минкультуры. И вот у совета по положению, по уставу полномочий гораздо больше, чем у министра культуры Российской Федерации. Именно мы (а это 36 компетентных людей в области и драматургии, и оперы, и театра, и кино) сказали свое слово, поглядев антихристианскую постановку оперы «Тангейзер».

Мы высказали свое мнение, опираясь на которое бывший министр Мединский предложил директору Омского театра убрать эту провокацию и уволил его.

— А в Америке, допустим, есть аналог Министерства культуры?

— Этого я не знаю.

— Но получается, что там люди искусства, люди кино сами для себя понимают, что можно, а что нельзя? А у нас существуют какие-то институты, которые все-таки художников направляют.

— У них отсутствуют эти механизмы нравственной самоцензуры, иначе бы не было такого непотребства в их кино.

— Ну, насчет непотребства, по-моему, в нашем кино тоже все в порядке, мы на эти американские стандарты вышли задолго до «Левиафана», мне кажется…

— Вышли после того, как Ельцин издал закон о том, что государство не должно никак вмешиваться в вопросы культуры. Все направили в поток вседозволенности — делайте что хотите. Я беседовал с одним из прежних министров культуры, и я ему прямо говорил: «Зачем вы поддерживаете вот эти выставки так называемой современной живописи, где куры гадят на голову Льва Толстого, а посетителей заставляют топтать Евангельские тексты, проецируемые на пол?» Он мне ответил, этот министр: «Должны цвести все цветы». Я говорю: «Но зачем помогать сорнякам?!» Нужно очень задуматься нашему руководству, государству, потому что от министра ничего практически не зависит, не может он, каким бы прекрасным ни был, это регулировать.

В фильме Юрия Кары «Мастер и Маргарита» (1994) в роли Иешуа ГаНоцри / Кадр из фильма «Мастер и Маргарита» / 1994 год

Министры только деньги дают. Вот сейчас мы на пороге принятия закона о культуре. Я читал то, что вышло из недр администрации президента, и, по-моему, проект закона делали все те же люди, которые считают, что «должны цвести все цветы», что государство никак не должно вмешиваться, что люди творческие имеют право на любую трактовку исторических событий… И к чему мы так придем? К деградации полной, а она уже идет, мы это видим.

— Вы когда говорили о своем диалоге с министром, почему-то не назвали его фамилию. Это самоцензура?

— Ну, понимаете в чем дело — этот человек, к удивлению моему, и до сих пор действует во власти…

— Побаиваетесь?

— Не-е-ет, нет! Я же ему прямо говорил, я же требовал его отставки у президента — подписывал документ вместе с Михалковым, Свиридовым, Распутиным… Это Швыдкой, он огромный ущерб нашей культуре нанес. Он уничтожил детское кино, подписал приказ о ликвидации Киностудии детских и юношеских фильмов. Ее нет, но свято место пусто не бывает, поэтому наши дети сегодня воспитываются на заморском чужебесии. Образы Гарри Поттера, циклопы, монстры и так далее. Вот на чем они растут. А российского детского кино у нас нет по-прежнему.

— Вы упомянули Михалкова. Я так понимаю, что привечаете вы Никиту Сергеича, а не вашего крестного отца в кино — Андрея Сергеича.

— Наше общение с Никитой эпохальное, мы дружим с 13 лет. В школе одной учились, на одном курсе в Щукинском училище, и, кстати, именно со мной Никита Сергеич начал пробы своих режиссерских сил.

Он предложил мне участвовать в его самостоятельном отрывке. Сделали мы это на «отлично», и вот оттуда все пошло. И Никита мне как-то говорит: «Давай поставим «12 разгневанных мужчин». Фильм видел?» Я говорю: «Нет». — «Потрясающий американский фильм.

В главной роли — Генри Фонда, суд присяжных, он один супермен. Ты будешь играть эту роль»... Мы начали это делать, и когда он увлекся, вышел приказ об отчислении Михалкова из училища. Это была ошибка ректора. Но Никита все равно продолжал работать тайно, залезая в окно училища по вечерам, когда все педагоги уходили, и сделал все на потрясающем уровне. Как нынче говорят, это был хит. Вся Москва к нам ездила глядеть.

Но что было дальше? А дальше прошло лет пятьдесят, каждый из нас идет своим путем, и на одном из московских кинофестивалей мы с Никитой Сергеичем обнялись, и он говорит: «Скоро поработаем!» Я отвечаю: «Ну, наконец-то!» Потом узнаю, что он делает «12», меня больше не приглашает, на главную роль взял Маковецкого.

И я поглядел этот фильм. И он мне очень понравился! Это совершенно другая история — мощная история, совершенно по-русски сделанная, с русскими характерами, все русское. Никита тогда получил приз в Венеции. Я ему туда позвонил и поздравил. И говорю: «Ты поменял концепцию?» Он говорит: «Да».

А потом Никита мне позвонил и говорит: «Коля, офигительная авантюра! — по-русски так сказал. — Я хочу, чтобы ты поиграл 12-го. Я делаю «12» для театра со своей академией». Я ему честно говорил, что я бросил театр, мне это неинтересно. Но я пошел. Потому что мне интересен он.

И вот прошло 60 лет от нашего детства, и я сейчас открываю этого человека. Какая это стала личность! Какой феноменальный артист! Каждому показывает, затрачивается, проживает истинные эмоции — то, что не могут пока актеры... Никита Михалков — это, может быть, последний профессионал, который все знает и про театр, и про кино. Который знает Систему Станиславского, Чехова, который отдал всю жизнь этому — режиссуре, он умеет это делать.

— А кстати, Михалкова ведь сейчас многие знают как блогера. У него есть проект «Бесогон»… Вы не наблюдаете его в этом качестве?

— Нет. Я его в целом наблюдаю и говорю: его надо беречь. Это национальное достояние. Я не люблю все эти слова — блогер, шмогер… Он личность, которая имеет право говорить то, что считает нужным, без обиняков и иносказаний. То, что побаиваются делать другие. У него есть это право.

— Данное ему кем? Династией?

— Это право он заработал своим творчеством и каторжным трудом. Он труженик, каких поискать. Это главное!

— Вы говорили про современное американское кино. А если говорить о нашем?

— Все, что сейчас делается в нашем кино — сериалы, полный метр, это все хуже относительно того, что мы делали в прошлом веке. Это деградация и халтура.

— Профессиональная деградация, нравственная? Или какая?

— Последние 10 лет я упорно со всех трибун говорю одно — бюджет Министерства культуры должен быть равнозначен бюджету Министерства обороны. Потому что культура — самая главная оборона: оборона души. Потеряем душу — потеряем все. И кому эти все инновации, модернизации нужны будут?

За мою долгую жизнь я видел разных руководителей, и у всех — и в Советском Союзе, и сейчас — культура на последнем месте.

А я хочу, чтобы в сознании государства она встала на первое место. Тогда и дети, и внуки наши будут нормальные, и будет кому передавать Россию.

Николай Бурляев с супругой / Фото: ИТАР-ТАСС/ Валерий Шарифулин

ДОСЬЕ

Николай Бурляев родился в 1946 году в Москве. Актерский дебют Николая состоялся в начале 1960-х, когда он снялся в курсовой работе Андрея Кончаловского «Мальчик и голубь». Затем Андрей Тарковский взял его в картину «Иваново детство», где Бурляев сыграл роль подростка, которого война лишила детства.

В фильмографии актера около 60 ролей, в том числе в таких картинах, как «Герой нашего времени», «Андрей Рублев», «Маленькие трагедии», «Мама вышла замуж», «Трын-трава», «Военно-полевой роман», «Мастер и Маргарита» и многих других.