Право на лево. Ходить или не ходить

ОН

Мнение обозревателя "ВМ" Никиты Миронова

Право на «лево» есть у всех. Мужчина, женщина — неважно. Ибо мы человеки, и нам важны эмоции. А именно их — ярких, сильных, часто даже испепеляющих — мы на стороне и ищем.

Мужчина, ко всему прочему, к «налево» предрасположен самой природой. Нормальный мужик всех хочет: бери эту, и вот эту. И ту. Это похоть? Нет, природа толкает! Неудивительно, что на мужские походы налево общество просто смотрит сквозь пальцы. Часто — снисходительно-сочувственно. Ну кобели, что с них взять. Да, мы кобели. За это, девушки, вы нас и любите. А верных воздыхателей посылаете лесом.

Ну ведь так же! Женщина ищет на стороне чувства. Одна глубоко замужняя и вполне состоявшаяся дама как-то сказала мне: «После свадьбы казалось, без мужа даже солнце не взойдет. А сейчас это отец моих детей, я его люблю и уважаю, но точно знаю — солнце и без него встанет. Поэтому у меня любовник. Не хочу умирать как женщина».

Можно долго рассуждать о морали, упомянуть Великий пост, что надо смирять плоть... Но левак всегда был, есть и будет. Ведь мы всегда будем пытаться вырваться из рутины, найти на стороне радость, но... За этой радостью почти всегда следуют тоска и страдания. С точки зрения здравого смысла налево лучше не ходить.

Но где мы и где здравый смысл?! Увидел красивую девушку, и вот уже курит смысл в сторонке, и ведет тебя за ней природа, и ты в который раз чувствуешь себя идиотом и ничего не можешь с собой поделать.

«Налево» — это как курение, алкоголь и сладкое. В смысле нельзя. Но если очень хочется, то немножко можно.

ОНА

Мнение обозревателя "ВМ" Анны Герасименко

Человек, которому изменяли, чувствует, что ему дали под дых. Он не ждал, дышал себе полной грудью, а ему со всего размаху — дыщ! И вздохнуть больно, и не выдохнуть. Перед глазами туман, в голове ледяной холод, а в сердце просто торчит нож. Преувеличиваю? Нет.

Именно так ощущается предательство. А что потом? А потом долго болит. Где-то в районе между горлом и легкими. Давит и болит. И не хочется ничего. Какая бы ни была измена, ощущается она все равно так, как будто тебя убили.

Имею ли я право сделать своему любимому человеку вот так больно? Даже если он, скотина, посуду не моет, пасту зубную не закрывает уже 15 лет и называет меня Дусей, хотя я на самом деле Виолетта.

У меня есть две знакомые пары, которые этот вопрос обсуждали серьезно. Света с Сережей с самого начала, когда собирались жениться, обо всем договорились. Решили так: если кто-то оступится на пути супружества, то будет скрывать это из последних сил. Чтобы не делать больно другому и не перекладывать свой «косяк» на плечи супруга. Теперь вот живут вместе уже сто миллионов лет и иногда задумываются: интересно, кто-то отклонялся от курса? Эх, да не узнать, договор же — молчать до упора. Другие любящие супруги Оля и Петя договорились иначе: если Оля уличает Петю в измене, то сама имеет право изменить. Такое вот «зуб за зуб». Петя, как представит Олю с кем-то другим, «чужих» женщин даже видеть перестает.

На мой взгляд, тут не в праве дело. Права мы сами себе назначаем. Такие тонкие материи государство не очень-то регулирует. Вспомните, когда вы только начинали встречаться с любовью всей жизни, у вас были мысли о другом? Нееееееет. А почему? А потому что, во-первых, конечно, и так все отлично, но есть и во-вторых. Во-вторых, очень страшно потерять того, кого любишь. А вот когда мы задумываемся о другом, о «смене объекта», значит, потерять любимого уже не так страшно. И не такой уж он и любимый, наверное, уже. Можно убеждать себя, мол, никто не узнает. Но обычно кто-то всегда узнает и рассказывает остальным. Даже отправившись с любовницей в Мумбаи, обязательно встретишь на рынке ярких тканей племянницу жены брата коллеги. И мы всегда знаем, что любимый человек может узнать. Мы об этом догадываемся. И пока нас это останавливает, пока нам страшно его потерять, мы не рискнем. А раз рискуем и заговариваем о правах (и прибавляем: я имею право на счастье, у меня одна жизнь, почему я должна себе отказывать), значит, какой-то тормоз мы уже отпустили. Сами отпустили, сознательно. И уже не страшно сделать вот так больно.