Бомба для редактора

В один из мартовских вечеров 1942 года Москва пережила жестокий авианалет. Пострадала и редакция «Вечерки» — она тогда находилась в здании газетного комбината «Московский большевик» в Потаповском переулке, 3. Бомба прошила насквозь пять этажей из шести, но, к счастью, не разорвалась. Причем угодила она туда не случайно. Через некоторое время сбили гитлеровского аса, а у него на карте Москвы в планшете комбинат был помечен крестиком…

В тот вечер все сотрудники были на месте — тогда учреждения работали почти до утра. При первых звуках воздушной тревоги все рванули к лестнице, ведущей в бомбоубежище. И только 39-летний Виктор Орлов остался за письменным столом. Не потому, что был безрассудно смел. А как раз потому, что боялся — боялся боли.

— В 18 лет ему ампутировали ногу, — рассказывает невестка редактора, известный модный критик Лидия Орлова. — Лишний раз спускаться на протезе было тяжело. И он решил: чему быть, того не миновать.

Лидия Витальевна вышла замуж за его сына Владимира Орлова в 1960 году. Пришла в его дом и прожила с родителями супруга почти два десятка лет. И за это время не так много узнала о журналистском прошлом свекра: у переживших сталинскую эпоху принцип «не болтай!» въелся в плоть и кровь. Ее муж знал о своем отце немногим больше. «Он вообще старался, чтобы я ни о чем не спрашивал, ничего не знал и ни о чем никому не рассказывал. Потому что уже многих знакомых и друзей посадили», — писал Владимир Викторович.

1940-е. С женой Марией Барбиной и сыном Володей / Фото: ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА

Даже биографические сведения о Викторе Орлове приходится собирать по крупицам. Он родился 21 августа 1903 года в Москве. В юности писал стихи под псевдонимом Виктор Витязь, был комсомольским деятелем. Судя по адресным справочникам, в 1926 году Виктор Орлов заведовал деревенским отделом в газете «Молодой ленинец» (предшественник «Московского комсомольца»).

Когда пришел в «Вечерку», неизвестно, но в 1935 году уже работал в ней ответственным секретарем. А в 1941 году — заместителем главного редактора. Все это время был «играющим тренером»: Владимир Орлов вспоминал, что отец «писал фельетоны, театральные рецензии». К сожалению, отыскать их в старых подшивках непросто: в те годы в «Вечерке» треть материалов выходила без подписи, еще треть — под явными псевдонимами. В номерах за июнь — октябрь 1941 года, например, фамилия Орлова не встретилась ни разу, но много публикаций (в основном рецензий на книги и спектакли), подписанных «В. Викторов». Может, это Виктор Орлов? Ведь псевдонимы часто образуют от собственных имен.

Был в жизни скромного редакционного работника и момент триумфа. В 1935 году журнал «Красная новь» опубликовал его роман «Искатели славы» — о сотрудниках некоей московской газеты. На гонорар Виктор Орлов обставил комнату новой мебелью и стал мечтать об отдельном издании. Но не тут-то было.

— В «Правде» на редколлегии обсуждали, как оценить роман, и решили, с перевесом в один голос, написать разгромную рецензию, — передает семейное предание Лидия Орлова.

Роман небезупречен: в нем много длиннот, образы местами слишком вычурны, а манера начинать чуть ли не каждое предложение с нового абзаца не облегчает, а затрудняет чтение. Но критики возмутились не стилистическими огрехами. Главный герой — озлобленный индивидуалист и честолюбец Сергей Немахов — вышел живее и обаятельнее остальных. Кстати, Орлов поселил своего героя в Матросском переулке (сейчас — улица Гастелло), а сам с детства жил в Напрудном — это довольно близко. У отца Немахова была часовая мастерская, у отца Орлова — граверная. Может, у них было и еще что-то общее? Может, автор передал ему какие-то свои комплексы, пусть и изжитые к моменту написания? Теперь уже не узнать. Персонажи, которые должны восприниматься как положительные, выглядят жутковато. Группа молодых сотрудников объявляет борьбу против «желтизны» и «халтуры» в газете, и это приводит к тому, что журналистов старой школы одного за другим арестовывают. Хорошо, что для самого Орлова скандал не обернулся репрессиями — а в те времена это могло запросто случиться.

Больше ни слава, ни достаток в дом Орлова не заглядывали. В начале 1950-х годов он вышел на пенсию по инвалидности, и тогда и вовсе наступил период, как говорит Лидия Орлова, «строгой нищеты». Жена Виктора Яковлевича всегда была домохозяйкой. Лидия Витальевна первые 10 лет замужества тоже не работала: у сына были проблемы со здоровьем. Владимир Орлов со студенческих лет стал главным добытчиком. Жили впятером в двух комнатах коммуналки в Напрудном, без горячей воды и ванной. Потом переехали в Останкино — там квартира была 45 квадратных метров, но хотя бы отдельная и трехкомнатная…

В знаменитом романе Владимира Орлова «Альтист Данилов» (1978) заглавный герой встречает у входа в Останкинский парк подавленного мужчину. У Данилова сверхъестественные способности — он «заглядывает ему в душу» и узнает, что у мужчины только что отец перенес тяжелейшую операцию. Данилов заговаривает с ним и предлагает выпить за компанию по стакану водки. Мужчина выпивает и немного отмякает. «А больше стакана вы и не хотели», — добавляет мудрый Данилов. Такая история случилась однажды с самим писателем. 

1930-е. Виктор Орлов в начале своей журналистской карьеры / Фото: ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА

— Виктор Яковлевич перенес обширный инфаркт, и сразу после этого у него камень перекрыл желчный проток, — вспоминает Лидия Орлова. — В бреду он бормотал, что умрет, но не даст себя резать. Володя подписал за него согласие и оставался в больнице до конца операции, в которой шанс на удачный исход был один из ста. Потом поехал домой, пересадку надо было делать на Каланчевке. И к нему подошел прохожий, предложил выпить и произнес ту самую фразу: «А больше стакана вы и не хотели». Об этом написано в дневниках мужа. Там вообще все время — больницы, больницы. У Виктора Яковлевича с женой на двоих было 10 инфарктов и инсультов…

Летом 1978 года Орловы наконец переехали в огромную квартиру в переулке Огарева (сейчас — Газетный переулок). Виктор Яковлевич разъезжал в кресле-каталке, без которого уже не мог обходиться, по пустым комнатам и не верил своему счастью — что может запросто посмотреть в любое окно. Через полгода сын и невестка уехали в санаторий. Там 2 декабря их и застала новость — Виктор Яковлевич скончался.

В 2014 году после тяжелой болезни ушел из жизни и Владимир Орлов. Лидия Витальевна долго не могла заставить себя приступить к разборке семейного архива и только недавно этим занялась. Ее сын Леонид сейчас перепечатывает дневники Владимира Викторовича, в которых тот часто упоминал отца. Хранятся у нее и рукописи романов Виктора Яковлевича, которые тот после неудачи с «Искателями славы» не решался публиковать. Возможно, со временем мы сможем больше узнать об этом сотруднике нашей газеты и даже открыть для себя новое литературное имя.

ДОСЛОВНО

Владимир Орлов, писатель

Сын Виктора Орлова, писатель Владимир Орлов / Фото: Михаил Фомичев/РИА Новости

Отец <…> домой приезжал в шесть утра (Сталин ночью не спал, все мы его бдениями должны были быть убережены от вражеских сил <…>), а потому, когда я приходил из школы, отец был на работе. Неделями мы не видели друг друга.

Однажды в играх по взятию Кенигсберга я прокувыркался по лестнице до первого этажа и сломал нос. Нос распух до ушей. Мать не показывала меня отцу, возвращавшемуся с работы, мол, уже спит, пока не спала опухоль. Так он и не узнал о моем лестнично-штурмовом приключении. Позже, правда, удивлялся, отчего у меня нос с горбинкой.

А по воскресеньям читал мне «Дон Кихота». Ничего не объясняя. Ничего не сопоставляя с событиями и людьми дня летящего. Просто читал. И все…

Эссе «Лоскуты необязательных пояснений»

ИСКАТЕЛИ СЛАВЫ

КРАСНАЯ НОВЬ. 1935. № 12. С. 24 - 26

Острые усики секунд щекочут ухо Вали Роон. Валя Роон не может вынести долгого напряжения. <…>

— Невозможно! — кричит Валя Роон <…> .— Подумать только: целый час мы сидим из-за одного заголовка. Ты чересчур требователен, Самошин. <…>

Самошин думает: «Какая она к черту большевичка! У нее не хватает выдержки посидеть, подумать как следует над заголовком. Ну и что же, что целый час?» <...>.

Валя Роон чувствует, как через нее, сквозь нее, молчаливым укором проходит взгляд Самошина. И мысли обиженно нашептывают ей: «Конечно, политически он крепче меня. Но я — культурнее. Грамотнее. И потом, я больше газетчик, чем он <…>»

— Чем плохи мои заголовки? — говорит она вслух. — «Крепите связь с верным стражем Октября — ОГПУ*». Или так: «Ударной работой у станка закрепим победы ОГПУ». В чем дело? По-моему, неплохо. <…>

— Ты пойми, Роон, — снова говорит Самошин. — Пойми, надо дать такой заголовок, чтобы... — он опять смотрит в угол, — мысли должны сойтись, как угол, но не сходятся. Опять получается мучительная размычка. Самошин мрачнеет, что-то срывается у него в душе.

«И зачем меня послали в газету! Просил же в обкоме — не посылать. Какой я к черту газетчик? Учиться надо. Сняли с ячейки**, оторвали от станка, вот теперь сиди и думай над одним заголовком. Ну, как ей сказать то, что я хочу сказать? А, черт...» <…>

Борька Танненбаум приходит, сутулясь, подтягивая брюки, — приходит задирой.

— Здрасте, товарищи Цитатниковы, — говорит он, смеясь. — Вам заголовок дать?

— Яркий... — просит Валя Роон.

— Большевистский, — вставляет Шахов.

Самошин не откликается совершенно. Он не верит в Борьку. Отчасти потому, что обидно верить в него. Про себя, но не себе, а далеким, невидимым обкомщикам он говорит рассерженно: «Вот смотрите, пожалуйста, заведующий партотделом Самошин — крепкий парень, стаж — с семнадцатого года, потомственный пролетарий, — обращается за помощью к комсомольцу-интеллигенту».

Валя Роон рассказывает Борьке: они дают в номер боевой отдел о связи рабочих с органами ОГПУ <…>:

— Понимаешь, Борис, <…> я прочту тебе из письма Дзержинского. Замечательное письмо, мы его тоже печатаем. <…> «Главный и самый тяжелый фронт борьбы с нашими врагами проходит сейчас не только по линии ОГПУ, но, прежде всего, по линии хозяйственного возрождения и восстановления нашего Союза Советских Социалистических Республик, то есть, товарищи, вы сами занимаете сейчас самый главный и самый ответственный участок боевого фронта»***. <…> Вот мы и хотим вложить в заголовок ту мысль, Борька, что и чекисты и все рабочие — бойцы одного и того же фронта.

— Стоп! — закричал в эту минуту Танненбаум. Он подошел к Самошину и сделал гримасу. — Вы же заголовками сами шпарите, при чем же тут я? <…> Так и дайте заголовок! <…> «Бойцы одного фронта». Слышите, товарищи Цитатниковы, так и дайте!

Он поворачивается, подтягивает брюки и уходит. Столбняк. Самошин хватает себя за голову.

— И верно!

*ОГПУ — Объединенное государственное политическое управление при Совете народных комиссаров СССР, служба государственной безопасности в 1923–1934 годах.

** Имеется в виду, что Самошин был секретарем заводской или цеховой партийной ячейки (первичной организации). По решению обкома (областного комитета) партии его «перебросили» на работу в газету. Желание Самошина при этом никого не интересовало — он обязан был подчиниться партийной дисциплине.

*** Это послание Феликс Дзержинский (1877–1926), глава ОГПУ, отправил рабочим города Выкса 18 декабря 1924 года.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Великая учительница — газета. Покупатели «Вечерки» зачитывались фельетонами Льва Славина

28 октября исполнилось 120 лет со дня рождения советского писателя Льва Славина. По его произведениям поставлены фильмы «Два бойца», «Интервенция». В 1920-1930-е годы он был одним из самых активных и популярных авторов «Вечерки». Лев Славин прожил долгую и благополучную жизнь, много печатался. Но нам удалось обнаружить в московских архивах и неопубликованные материалы, связанные с его биографией, в том числе с работой в «Вечерней Москве» (далее...).

Роман войны и моря. Судьба корреспондента «Вечерней Москвы» Владимира Рудного

6 декабря исполнилось 93 года со дня выхода первого номера нашей газеты. 2 декабря была другая годовщина, скорбная: в тот день в 1941 году нашим войскам пришлось оставить Ханко (Гангут) — полуостров в Финляндии, на котором находилась советская военно-морская база. Свидетелем героической обороны, длившейся 164 дня, был Владимир Рудный (1913–1984) — специальный корреспондент «Вечерней Москвы». О нашем коллеге вспоминают его дочь, актриса Наталья Рудная, и внучка, режиссер Авдотья Смирнова.(далее..)