Практически все современное искусство дегенеративно

«Впервые слышу, хотя в Праге бываю часто», — ответил я.

Розовый танк! Не надувной, а боевой советский, выкрашенный художником Давидом Черным в 1991 году.

Предыстория такова: первым на улицы Праги в 1945 году ворвалась «тридцатьчетверка» лейтенанта Гончаренко. Танк подбили, командир погиб. И в память о его подвиге и об освобождении Чехии советские власти поставили в пражском Смихове танк.

Чехи память чтили. А потом студент Черный танк перекрасил да еще и водрузил на крышу его фаллический символ. Тоже розовый.

С тех пор споры в Чехии возобновляются постоянно. Одни предлагают не поганить память 150 тысяч русских солдат, легших при освобождении Чехии. Другие видят в розовом танке символ антимилитаризма и знак освобождения — мол, танк-то не героический!

Я в спор славян между собою не встреваю. Знаю, что деду моему, сержанту артиллерии, бравшему Прагу, эта инсталляция (или, прости Господи, перформанс) была бы поперек.

Но свой самовар в Тулу не вожу.

Я заинтересовался Давидом Черным. Он считается чуть ли не главным европейским хулиганом в области искусства. Известные его вещи — святой Вацлав, национальная гордость чехов, сидящий на брюхе мертвого коня, или огромный голый золотой юноша, занимающийся непотребством на крыше театра.

Что ж, пародию на святого с одноименной площади упрятали под крышу бизнес-центра, онаниста вообще от греха подальше выставлять не разрешили. Хотите авангардизма? Вот вам десять черных десятиметровых голых младенцев, ползающих по пражской телебашне.

Дело в другом. Я тоже был хулиганом — и ниспровергал, и шокировал, и эпатировал. В стихах, прозе, фильмах, репортажах.

Но точно знал зачем — чтобы достучаться до сердец, прорваться через бугристую кожу-панцирь. Учился этому у Есенина и Маяковского.

А танк... От него сейчас осталась только часть — покрашена в зеленый, лежит на травке в Смихове, известном историческом районе / Фото: Игорь Воеводин

А потом стал жалеть читателя и зрителя и искать пути к его сердцу иные. Перестал давить на болевые точки, ибо это — не искусство. Это плакат и балаган.

Есенин тоже, как Черный, перекрашивал — но не танк, а целый монастырь. Страстной. Топил печь иконами. И точно знал, почему к нему зачастил некий черный человек.

Маяковский знал, что небо не простило ему одну строчку. Вот эту: «Я люблю смотреть, как умирают дети».

Давид Черный, думаю, просто изживает какие-то детские сексуальные комплексы. Я ему не судья и пишу это только затем, что практически все современное искусство дегенеративно. Оно не несет морали, оно ниспровергает мораль и тем самоутверждается. Мол, если все кругом такие, какими я их делаю, значит, я правильный. Хороший. Зачем же вы в детстве со мной не дружили?

Можно быть сколько угодно антикоммунистом и плевать на могилы. Паола Волкова, непререкаемый авторитет в области искусства, с горечью признавала, что современное искусство обнуляется, все уже создано.

Вот и остается издеваться над уже созданным.

Ну вроде бы и на здоровье, если вам так легче. Беда в том, что толпа вам верит и охотно ржет, ей всегда интересны хулиганы. И становится толпа только хуже.

Это — регресс, и Черный — его всадник.

Кстати, в Праге поговаривают, что перекраска танка была задумана лишь как способ понравиться некой девушке.

А танк... От него сейчас осталась только часть — покрашена в зеленый, лежит на траве в Смихове, известном историческом районе.

И как ржавчина — следы розового на броне.

Но не как кровь.

Она у нас не розовая.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции