[i]Для москвичей Вероника Дударова и ее оркестр – нечто хорошо знакомое и привычное. А вот одна из шведских газет услышала ее концерт так: «…Что касается дирижера Дударовой: это просто переодетый Герберт Караян!» [/i][b]– Вероника Борисовна, чьи портреты висят на стенах вашего кабинета? [/b]– Караяна, Чарльза Мюнша и Мравинского. Трех моих любимых дирижеров.[b]– А как вы, кавказская женщина, попали в классическую музыку? [/b]– Да какая там кавказская женщина! Папа окончил Петербургский технологический институт, работал на нефтепромыслах, был известным инженером.Баку тогда, в 20–30-х годах, был очень музыкальным городом. Туда приезжал молодой Ойстрах, на концерты которого я регулярно бегала. Было много зарубежных дирижеров. Один из них – Стефан Штрассер – собрал вокруг себя талантливых ребят. Водил нас на концерты, в оперу. Потом я поступила в Ленинграде в музыкальное училище. А затем решила вместо фортепиано заняться дирижированием. Это была самая настоящая авантюра.[b]– Много ли в мире известных женщин-дирижеров? [/b]– Я знаю только американку Сару Колдуэлл – оперного дирижера из Чикаго. И еще несколько талантливых женщин-дирижеров в Скандинавии. В «Геликонопере» сейчас работает молодая молдаванка Виктория Унгуряну.[b]– А ваши профессора не пугали вас тем, что мужчины-музыканты могут отказаться подчиняться дирижеру-даме? [/b]– Да мои педагоги прекрасно знали мой характер – твердый, как камень. Впрочем, Мравинский как-то сказал, что если бы я была не девушкой, а молодым человеком, то он немедленно взял бы меня к себе ассистентом.[b]– Вы трудно расставались с оркестром Московской областной филармонии? [/b]– Это был коллектив, созданный во время войны из очень слабых музыкантов. Постепенно, с огромным трудом, я его вышколила. Он стал «российским»; мы начали выезжать за границу. У меня хранятся газетные вырезки, где его именуют аж «одним из лучших в Европе». Но однажды у нас сорвалась выгодная зарубежная поездка (по ошибке в Латинскую Америку запланировали отправить нас и одновременно оркестр Светланова). Музыканты приписали этот просчет мне – и тут же начался бунт на корабле – жалобы, письма в министерство, проверочные комиссии. В общем, наступила усталость в отношениях, завершившаяся надломом. Я ушла и несколько лет была дирижером-гастролером (лучшее время моей жизни!). А в начале перестройки создала еще один коллектив – нынешний.[b]– Вы уже столько лет работаете дирижером. Не тяжело ли? Возраст-то уже далеко не девичий.[/b]– А дирижер – профессия без возраста. Но вы угадали: готовлю себе наследника. Это мой ученик, дирижер, который у нас уже работает, его зовут Туган Сохаев. Параллельно он служит в опере Уэльса – четыре месяца в году. Его высоко ценит Валерий Гергиев – и я.[b]– Осетинская мафия? [/b]– Считайте, что так (смеется). Гергиев в Петербурге, я в Москве и вот теперь еще этот молодой человек. Раньше осетинам и не снилась такая музыкантская судьба. А в Осетии много талантливых людей. Мы народ малочисленный, но одаренный.[b]– Вы дирижируете по нотам или наизусть? [/b]– Всегда с партитурой. На моих глазах во время концерта Вилли Ферреро, дирижировавшего наизусть 4-й симфонией Чайковского, кларнетист вступил по ошибке на одну четверть раньше… и все сразу же рассыпалось. Это был такой ужас! Я поняла тогда, что партитура нужна всем – за исключением, быть может, гениев. А наши музыканты «без партитуры» – это в основном малорепертуарные люди, вызубрившие полтора десятка вещей, которые у них кочуют из концерта в концерт.[b]– Чем занимаетесь в свободное время? [/b]– У меня его нет.[b]– Что должен в первую очередь уметь дирижер? [/b]– Сидеть на репетициях великих. Я прошла хорошую школу на репетициях Мравинского. Один знакомый музыкант, милый старичок из Госоркестра, как-то мне заметил: «Вы единственная из всех молодых, кто ходит на репетиции!» Нынешние – не ходят. Поэтому дирижерский класс в консерватории сейчас убогий. Жаль. Ведь дирижерская профессия – товар штучный.