Неугомонная «Акушер-Ха!» Татьяна Соломатина

Жанр врачебных записок снова востребован у отечественного читателя. Издательства целыми сериями выпускают беллетристику на медицинскую тематику, которая расходится огромными тиражами.

За возрождение традиции ответственность возлагают на писательницу Татьяну Соломатину, врача-гинеколога по профессии. Именно после выхода ее книги «Акушер-Ха!» (2009) из блогов в книжную литературу потянулись многочисленные практикующие и бывшие врачи, рассказывающие о своих рабочих буднях.

«Акушер-Ха!» тоже вышла из дневниковых записей в Сети. Книга подкупает харизмой, неугомонной настолько, что читатель вместе с автором готов залезть в разные полости человеческого организма, забыв про защитные перчатки и маску. При очевидной преданности классической традиции в откровениях докторицы, конечно, не найти вересаевской рефлексии о морально-этическом кодексе врача. Врача здесь больше, чем писателя, литературная бесхитростность хорошо прослеживается, но в этой-то раскрепощенности, похоже, и есть секрет популярности. Она дает возможность прочувствовать профессию изнутри как она есть. В день выхода новой, на сей раз научно-популярной книги Соломатиной «Советы залетевшим» «Вечерняя Москва» поговорила с Татьяной о схожести писательских и врачебных методов и о популярности врачебной прозы.

- Татьяна, у вас не было четкой цели издаваться, когда вы начали писать?

- Я начала писать прямо в родзале, когда нам читали руководство по маточным кровотечениям. Писала, чтобы не уснуть от скуки. Коллеги, которые почитывали мои рассказы, уговаривали обратиться в издательство. И я в конце концов последовала их совету, отправила рукопись. Мне пришел ответ с рекомендацией обратиться в научно-методический отдел. Я посмеялась: человек даже не открыл и не прочел, что там написано. Но потом ко мне — уже сам — обратился представитель другого издательства.

- Как врачу, пишущему о своей профессии, не перейти ту грань, за которой проза может потерять обаяние из-за обилия терминов или физиологических подробностей?

- Ну, без терминов хороший производственный роман не написать. Я ими не злоупотребляю. Что человеку делать, если он видит в тексте словосочетание «гематоэнцефалический барьер»? Лезть в словарь. Слава богу, это не проблема. А как не перейти грань? На этот вопрос я бы ответила анекдотом: профессора спросили, куда он на ночь бороду кладет — поверх одеяла или под одеяло. И это была первая ночь, в которую профессор так и не смог уснуть.

- Почему так много именно врачей-писателей?

- Врачи наблюдательны. Из фиксации деталей и описательность развивается.

- Некоторые издатели считают, что врачи набивают руку на написании эпикризов. А профессия сама подбрасывает сюжеты. Отсюда и бум врачебной литературы.

- Я знала прекрасных врачей, которые и лечили отлично, и писали истории болезней. Но когда они садились писать письмо своей бабушке, то это было просто: «Здравствуй, бабушка!» В медицине есть форма, есть определенные протоколы, которые вряд ли могут развить навык письма. А профессия у нас действительно остросюжетная. Врач в отличие от представителей множества профессий четко знает, что получит за свои ошибки.

- Почему после «художки» решили взяться за научпоп?

- Все просто. После выхода «Акушер-Ха!» я получила от читательниц массу вопросов на медицинские темы. Решила не отвечать каждой лично, а написать книгу.

СПРАВКА

Татьяна Соломатина окончила Одесский медицинский институт по специальности «врач акушергинеколог», защитила кандидатскую диссертацию. Как медик прошла стажировку в Бостоне (США). В 2007 году Татьяна Соломатина завела блог в Живом журнале, после чего ее заметило издательство «Эксмо», предложившее начинающей писательнице издать ее первую книгу «Акушер-Ха!», ставшую лидером продаж в интернет-магазине. А изданный дополнительный тираж произведения был полностью раскуплен всего за один день.

МНЕНИЕ

Госпиталь Святого Луки

Колонка нашего обозревателя Александра Лосото:

Из их славных имен можно составить штатное расписание целого госпиталя. Наши терапевты Чехов, Булгаков и Вересаев наверняка бы сработались со своими английскими коллегами Конан Дойлом и Сомерсетом Моэмом. Хирургам Владимиру Далю и Арчибальду Кронину нашлось бы, что обсудить с военными врачами Фридрихом Шиллером, Эженом Сю и Луи Буссенаром. Правильному питанию пациентов учил бы строгий диетолог Франсуа Рабле, бичевавший обжорство еще в тысяча пятьсот лохматом году. Недоучившиеся студенты-медики Станислав Лем, Кобо Абэ, Джон Китс и Николай Заболоцкий заняли бы ставки фельдшеров. А возглавил бы этот литературный госпиталь сам святой евангелист Лука — по преданию, судовой док, написавший одну из главных книг Библии. Им нет числа — врачам, променявшим свое надежное уважаемое ремесло на неверный хлеб сочинительства. По сути, это целая литература со своими гениями, классиками, мастерами и подмастерьями.

А в дверь стучат и стучат! Диву даешься, сколько людей в белых халатах мечтает о славе на поприще, где их выстраданные дипломы и регалии ровным счетом ничего не значат. Поскреби нынешних российских писателей — и найдешь нейрохирурга, уролога, гинеколога и даже патологоанатома. В СССР писателей называли инженерами человеческих душ. Определение сколь помпезное, столь и неточное. Собранная по заданному чертежу, скрепленная стальными идеологическими болтами душа-механизм вызывает лишь жалость, но никак не интерес читателя. Из инженеров в писатели выходили, да чаще терялись где-то в дороге. А пытливый исследователь черных закоулков подсознания Достоевский — лишь исключение, подтверждающее правило.

Выбирая путь военного инженера, он просто ошибся: ему бы во врачи-психиатры! А вот медицина — совсем другое дело. Ведь для писательства нужен не только талант командования буквами. За плечами должна быть школа жизни, которую не пройдешь заочно. А у доктора, вздумавшего побаловаться беллетристикой, и сюжетики незатасканные найдутся, и колоритные образы — ведь за день перед глазами по тридцать больных проходит. И это не просто череда посетителей. В минуту жизни трудную человек снимает маску, распахивает не только халат, но и душу. Врач видит людей такими, какие они есть. Телесная немощь и железный дух, панический ужас в глазах и неиссякаемая вера в чудеса, психологические комплексы и заморочки, самоотверженная помощь больному его близких или, напротив, их тупое равнодушие, истинная любовь и эгоизм, смерть и рождение... Вот оно, вечное варево жизни! Прочувствуй все это кожей. И, если можешь, пиши.

Об авторе

Александр Лосото — в разное время работал в ведущих московских изданиях, а в «ВМ» — «руководил культурой». Медик по образованию, недавно вернулся в профессию. Сейчас работает врачом-терапевтом.

ЛИТФАКТЫ

Мария Раевская

Лексикограф спасал поэта

Медиком по образованию был Владимир Даль, составитель знаменитого словаря. Когда Пушкин получил рану на дуэли, Даля позвали к нему как врача. «Мы за тебя надеемся, право, надеемся, не отчаивайся и ты», — сказал Владимир Иванович страдающему другу. Перед смертью Пушкин отдал другу драгоценный перстень-талисман.

Дядюшкины сны

Эксперимент по пересадке обезьяних яичников человеку Михаил Булгаков подглядел у своего дяди, профессора Покровского. Также писатель пристально следил за медицинскими экспериментами знаменитого профессора Сергея Воронова. Многочисленные естественно-научные открытия того периода нашли отражение в художественных образах Булгакова.

За двумя зайцами

К моменту окончания медицинского факультета Московского университета Антон Чехов много печатался и успел завоевать литературную славу. Писательская работа поглощала силы Чехова. Казалось бы, медицина, требующая большой отдачи, должна была отодвинуться на задний план. Однако этого нe случилось. В 1888 году Чехов писал, возражая Алексею Суворину: «Вы советуете мне не гоняться за двумя зайцами и не помышлять о занятиях медициной. Я нe знаю, почему нельзя гнаться за двумя зайцами даже в буквальном значении этих слов? Я чувствую себя бодрее и довольнее собой, когда сознаю, что у меня два дела, а не одно...»

Дружеская психотерапия

Пациентами писателя и врача Викентия Вересаева были его друзья Михаил Булгаков и Леонид Андреев. Он лечил коллег по перу от неврастении. Булгаков в письме к Вересаеву так описывал сеансы психотерапии: «Наши встречи, беседы, вы, Викентий Викентьевич, так дороги и интересны. А об этом кабинете сохраню самые лучшие воспоминания. Я становился спокойнее в нем». Леонид Андреев же так и не сумел справиться с депрессией после смерти жены. Вересаев пробовал лечить его «психотерапевтическими приемами». Однако умер Андреев в результате кровоизлияния в мозг, явившегося, как полагали многие, следствием тяжелых психических переживаний.

Все началось с "Коллег"

Василий Аксенов окончательно покинул медицину и занялся писательской деятельностью после выхода его повести «Коллеги» в 1959 году. Повесть рассказывает о трех приятелях — выпускниках медицинского института. Профессия врача в этом произведении стала своеобразным символом «оттепели». Благодаря «Коллегам» Аксенов обрел широкую популярность.

Прототип Живаго

Человеком, который явился прототипом пастернаковского доктора Живаго, вероятно, был врач Дмитрий Авдеев, сын купца второй гильдии, с которым Пастернак познакомился во время эвакуации в Чистополь, где писатель жил с октября 1941-го по июнь 1943 года. В доме врача Авдеева на дружеские посиделки раз в неделю собирались писатели.

МУЧЕНИЯ ВЕРСАЕВА, ВЕЧНАЯ ВОРОНКА И ИЗЯЩНЫЕ МЕДИЦИНСКИЕ БАЙКИ

Если произведения многих современных врачей вырастают из «сюжетности» самой профессии, то лекарско-писательские таланты классиков происходили из общего мировоззренческого сосуда. Сто лет назад, во времена Булгакова, степень избранности врача была совсем другой. Медицина в начале XX века находилась на том этапе развития, когда врач в повседневной практике был вынужден отвечать на этические и философские вопросы, выходя за рамки профессионального кругозора. Об этом говорит в своих «Записках» Викентий Вересаев.

Например, он задается вопросом: имеет ли право наука использовать в качестве подопытного материала больных людей? «Нужда гонит бедняков в клиники на пользу науки и школы. Им приходится платить за лечение своим телом», — писал Вересаев. Сложность диагностики, невнятный эффект лечебных средств, невежество пациентов — все это делает медицину невыносимым занятием. Медицинские мемуары Вересаева от начала до конца — исповедальное нытье. Растерянность автора так велика, что он готов пойти на унижение, признать свое бессилие, и этим хоть как-то откупиться от терзающих его вопросов.

«Сожгите свою книгу отчаяния», — писал Вересаеву Михаил Булгаков. Он, как и другие представители врачебной общественности, воспринял его откровения враждебно. И в своих «Записках юного врача» полемизировал с ним.

В медицинских дневниках классиков читатель найдет и драматизм, и напряженный сюжет, но неизбежно окажется затянутым в глубокую воронку поисков ответов на вечные вопросы. Современный, «облегченный», часто сериальный вариант врачебных откровений больше похож на занятное изящное приключение. Полная курьезов профессиональная жизнь медиков сама надиктует историю-другую, только успевай — записывай. Но и в самой разухабистой байке, жизнь может стремительно смениться смертью. А это повод снова задуматься. И в который раз перечитать классиков.

От классики до современности: диалог спустя столетие

Викентий Вересаев:

 — Представляете, у нас в госпитале назначили главным врачом ротного фельдшера. Врачей он перевел в подвальные помещения, а их квартиры заселил низшими служащими. Больные лежат без призора, сиделки уходят с дежурства, когда хотят. Врачи не смеют им ничего сказать.

Татьяна Соломатина:

— Это что… В одно прекрасное утро профессор-невролог осматривает профессора физики. А сварщик шестого разряда с койки внимательно слушает. И так тому сварщику профессор медицинский понравился, что он тоже возжаждал персональной консультации.

— Профессор, я стесняюсь спросить, расскажите мне, чего у меня, вдруг ваши обыкновенные доктора просмотрели.

А профессору и не жалко. Окинул его эдаким мефистофельским взглядом. И тыкая в пациента холеным подбородком, сказал, обращаясь к свите:

— Уйня! Тут нечего и говорить.

Через полчаса санитарка забегает в конференц-зал и говорит:

— Сварщик плачет. Домой звонит. Жене говорит, чтоб заначку с книжки снимала, гроб заказывала и белые тапочки готовила. Тут профессору пришел капец. От хохота.

Викентий Вересаев:

— Милочка, я каждый день вижу невозможность справиться с чудовищными злоупотреблениями и некультурностью носителей власти.

Михаил Булгаков:

— Да не о том вы все, господа… И напрасно ходите без калош в такую погоду… Приехал вот я на станцию, осмотрел пять человек с катаром желудка. Одному выписал соду три раза в день по чайной ложке, другому соду три раза в день по пол чайной ложки, третьему — один раз в день по 1/4 ложки. Когда нужно было садиться на дрезину, в голове у меня было только одно: «Ко щам пора, дьявольски устал…»

СКОРЫЕ БУДНИ МЕДБРАТА ПАРОВОЗОВА

Алексей Моторов — еще один лидер современной прозы на медицинскую тему. В нише врачебной беллетристики он представляет противоположный Соломатиной «лагерь» скромных трудяг и своей сдержанностью невольно полемизирует с падкими на травлю баек рассказчиками. Моторов — тип классического русского интеллигента, продолжатель литературной традиции Чехова и Булгакова.

Его дебютная книга беллетризованных воспоминаний из медпрактики «Юные годы медбрата Паровозова» в 2012 году была удостоена премии «НОС» в номинации « Приз читательских симпатий». Алексей, работавший медбратом, а потом врачом, и не думал становиться писателем. Его первый литературный опыт спровоцировала ностальгия, заставшая Алексея врасплох во время семейного отдыха в Австрии. Отсутствие писательского умысла неожиданно произвело удивительный эффект — дебютная книга Моторова сразу оказалась в шорт-листе крупной премии.

«Юные годы медбрата Паровозова» — это воспоминания автора о том, как он трудился медбратом в одной из московских больниц в предперестроечные 80-е. Под скромное обаяние этой повести попало сердце пациента, которое может быть спокойно, если за медицину ответственны такие люди, как Паровозов.

Деликатный героизм главного героя вырастает из повседневной рутины, словно Афродита из пены. Мытье процедурок, дежурства по «шоку», спасение умирающих возле метро — по накалу эмоций все эти дела стоят в одном ряду, будни медбрата описаны с мягкой иронией и без избыточного размышлительства о профессии. Автор не пытается взобраться на пьедестал супергероя в белом халате и покровителя жизней, чем и вызывает огромную симпатию у «гипотетического» пациента.