Председатель Союза журналистов России Владимир Соловьев: Терпеть не могу скуки

Владимиру Геннадиевичу Соловьеву 14 ноября — 60. Семь лет назад, почти в эти же дни, 25 ноября 2017 года, он стал председателем Союза журналистов России, а позже был единогласно переизбран на второй срок. О старой советской и современной журналистике, тех переменах, что происходят на медийном поле на наших глазах, да и просто о жизни мы побеседовали с ним накануне юбилея.

Больше всего на свете он не любит скуку. Поэтому и не сидит на месте. Не пьет много кофе. К коллегам относится с почтением. Обладает хорошей, цепкой и благодарной памятью. Не может подсчитать количество знакомых ему людей. Полагает, что журналистику хоронят напрасно. Кстати, интервью я попросила заранее: спешила, понимая, что ближе к дате коллеги выстроятся за ним в очередь. Тогда Соловьев собирался на фестиваль телевизионных программ документальных фильмов «Новая реальность», окормляемый Союзом журналистов. Он уже состоялся, после него Владимир Геннадиевич успел побывать еще в нескольких местах. Ему, гуманитарию, невдомек, что в сутках 24 часа, вот он и живет так, будто их 48.

— О «Новой реальности» вы говорите как-то по-особенному тепло. Или так кажется?

— Привычно болею душой за документальное кино! Пять лет был главным продюсером доккино на ВГТРК, мы сняли больше тысячи фильмов. Кинофестивалей полно, фестивалей документального кино не хватает, мы и придумали этот.

— Недавно прошел форум в Сочи. Вы им довольны?

— Он прекрасно прошел. Любой его участник скажет то же самое. Было больше тысячи участников, это самый большой в мире форум журналистов. За шесть дней — 80 мероприятий, выступили 60 спикеров, лучшие специалисты по всем направлениям журналистики. Потом был фестиваль «Евразия.DOC» в Смоленске, после которого я улетел в Красноярск. Мы в редакции «Огни Енисея» вручали награды десяти лучшим газетам России. Задача у меня была одна — чтобы никто не понял, что я просто падаю. Какую-то заразу подцепил, надо было всем улыбаться, а я думал — эх, полежать бы где-нибудь в тихом месте несколько дней… Но не получается.

— Вас прозвали «летучим председателем»...

— Не слышал. Но я с огромной радостью летаю! Но иногда перенапряг случается. Я же сейчас второй срок мотаю на этом месте, а за первые пять лет у меня было 134 командировки. То есть из пяти лет я был в командировках больше года.

— Ничего себе. Честно: зачем это вам?

— Во-первых, это интересно. Во-вторых — зовут. Изначально всем было любопытно, а что за человек пришел. А мне было важно с людьми просто поговорить. Мы собирались, и я часами рассказывал, что мы собираемся делать. Люди почувствовали, что у них есть поддержка. А еще мы проводили обучающие форумы («ИНФОРУМы»), от Чукотки до Мариуполя их было уже штук 70... Что приятно: Союз журналистов — общественная организация, надо мной нет начальника, я сам решаю, куда ехать. Каждый день приходит пачка приглашений, куда-то я отправляю своих замов, куда-то еду сам. Иногда не ехать просто нельзя. Как международник я когда-то помотался по миру, был на всех континентах и даже на Северном полюсе, сейчас с огромной радостью езжу по родной стране: столько интересного, такие люди встречаются! И союзы местные надо поддерживать.

— Союз журналистов членами прирастает?

— Еще как. Каждый год плюс 1000–1500 человек. Вступает молодежь. Это стало модным!

— Для провинциальных газет, которые сейчас на самом деле являются опорой журналистики, ваш визит может стать событием года...

— Я поначалу удивлялся: со мной все фотографируются, чуть ли не автограф просят, будто я кинозвезда. Отношусь к этому с иронией. Я журналист, оттрубивший телерепортером 35 лет.

— Журналистская биография у вас и правда яркая. Вы же застали…

— …начало всех войн, Балканы… В самом их начале погибли Виктор Ногин и Геннадий Куринной, и мы с Анатолием Кляном, который погиб под Донецком в своей 375-й командировке на войну, их сменили. Учились на их опыте... Война шла семь лет: сначала между сербами и хорватами, потом заполыхало в Боснии, начали бомбить боснийских сербов, потом Косово… Бывало, что на территории бывшей Югославии воевали девять разных армий, иногда — между собой, иногда — против кого-то. Во всем этом приходилось разбираться. Шлепнуть могли, да. Например, прося перекреститься: как ты это делаешь, как православный или как католик?

— Вам было страшно?

— Да. Но постепенно привыкаешь ко всему, какаято психологическая защита срабатывает. Иногда приходилось выпивать изрядно, чтобы снять стресс. Кстати, надо сказать, там было так: война войной, а обед по расписанию.

— А у вас ведь и чеченская кампания за спиной?

— Да, летал туда с генералом Лебедем, как-то Березовского сопровождал. Был у Радуева в банде, брал у Басаева интервью, разговаривал с Яндарбиевым, Хаттабом, Масхадовым.

— Как они с вами общались?

— По-разному. Рядовые — злобно: «Это ты — Соловьев? А чо ты нас бандитами называешь?»

— Простить телепередачи и репортажи не могли…

— Ага. Мы с Кляном как-то долго сидели в Гудермесе, ходили на рынок за клубникой без всякой охраны. А каждый из нас стоил тогда, как было объявлено, миллион долларов. Можно было посадить в яму и продать. Потом мы узнали, что в квартире, которую мы с Толей арендовали, одному военному голову отрезали. А мы еще думали, что это там такое липкое на балконе… Вообще историй было много. Как-то Лебедь нас забыл. Ездил на переговоры, вышел с них и укатил. Чеченцы нас, человек пять журналистов, отвезли куда-то. Ощущения были нехорошие… Но нет, высадили. Ночь, «зеленка», война, а мы стоим и ждем, кто за нами приедет — те, кто миллион хочет заработать, или другие. И вдруг едут два танка наших. Вылезает майор: «Журналисты? Лезьте на броню!» Залезли, с камерами и штативами. Так и ехали часа два, та еще экскурсия ночью… Помню, я еще крепко держал корреспондента с радио — маленького такого, не помню фамилию, он норовил с брони соскочить. Смешно вспоминать...

— А вы, наверное, летаете, потому что из практической журналистики не можете выпасть.

— Может быть… Во всяком случае, и на работе, и дома чувствую себя плохо, если не идут новости по телевизору. Но мне здесь хорошо сейчас, правда. Набегался я с микрофоном… Наверное, все, что я мог сделать в телевизионных делах, я сделал, у меня и своя программа была итоговая, и у всех президентов интервью брал, и на встречах самого высокого уровня бывал. Организовывать что-то мне сейчас интереснее.

— Вы застали период самой яркой, безбашенной журналистики … Молодежь сейчас даже не совсем понимает, как это было.

— А помните, как нас учили тогда? Что BBC или CNN — это столпы, на которые надо равняться. Когда меня декан журфака МГУ Елена Леонидовна Вартанова приглашает выступить перед первокурсниками, я им всегда рассказываю, как по Ленинской аудитории журфака ходил когда-то Тед Тернер (которого уже никто не знает) и говорил: «Во всех кабинетах Пентагона, Белого дома и ЦРУ телевизоры показывают CNN. Парни думают, что если начнется война, мы им об этом скажем!» И мы ему верили! Замирали — как он крут. А потом пришло понимание, что все не совсем так. Я многое понял на Балканах. Перед попыткой уничтожить народ сначала его уничтожают информационно. Мы застали мировую сатанизацию сербов. Находясь там, я видел ситуацию иначе и понимал, почему важно представлять разные стороны и разные точки зрения. Поэтому брал интервью у Радована Караджича или Ратко Младича, а потом переезжал с миротворцами через фронт и беседовал с Алией Изетбеговичем, лидером боснийских мусульман. И рассказывал о том, как на самом деле живут люди в Белграде — в каких условиях, что едят, есть ли вода и свет. Так пропитался этой жизнью! Кстати, какие-то мои слова, произнесенные в программе «Время», я заметил в речи Ельцина. Сказал «Время» и вспомнил забавный эпизод. Был момент, когда я делал репортажи из Верховного Совета и в программу «Время», и в «Вести» одновременно.

— Это невозможно!

— Тогда все рушилось, «Время» вдруг стало называться «Новости-21», мы уже начинали «Вести», и я не мог сказать, что ухожу, и в итоге делал репортажи в два места… И взял самое короткое интервью у Горбачева. Это было на последнем съезде, он уже уходил… Я подошел к нему: «Михаил Сергеевич, программа «Время»!» Он отвечает: «Программы «Время» не существует больше!» Я продолжал: «По итогам всего, что было сказано, можете ли вы сказать, что Советского Союза больше не существует?» Ну не дурак ли я был, такое президенту Советского Союза сказать? Он остолбенел, хорошо не начал материться. А потом отвечал где-то 20 секунд: типа, мы еще посмотрим. Но был так расстроен, что отвернулся и ушел. На встречах с молодежью я рассказываю и об этом, а когда меня спрашивают, на чем стоит учиться, отвечаю вопросом: кто такой Мелор Стуруа? Генрих Боровик? Фарид Сейфуль-Мулюков? Та же Политковская? Две-три руки поднимаются в зале: декан да преподаватели. Студенты не знают.

— И это печально. А заметили, что раньше у журналистики было мужское лицо…

— А сейчас ровно наоборот! Профессия становится женской. Я учился на международном отделении журфака МГУ, куда попал случайно после армии и рабфака, никакого блата у меня, слесаря из Подмосковья, не было. Это было суперблатное отделение, куда брали только 30 мальчиков, только из Москвы и только через «конкурс пап». Потом туда медленно стали просачиваться девчонки. А в прошлом году пошел к ним на выступление... Сидят полсотни девчонок и несколько ребят. Правда, интересные вопросы задавали, видно, что умненькие. Почему так? Может, девушки заточены на то, чтобы стать телезвездами, получить хорошее гуманитарное образование, а парни не особо идут, потому что хочется сразу быть крутыми, получать большую зарплату. В журналистике так сходу не бывает. Нужно пахать. И везение нужно... Когда я общаюсь со студентами, обычно их пугаю. Говорю, что их ждет жуткая конкуренция с блогерами, а вскоре и жесткая конкуренция с искусственным интеллектом. Ребята хотят быть блогерами и зарабатывать бешеные деньги. Когда меня спрашивают, чем отличаются журналисты от блогера, я говорю, что блогер хочет иметь права журналиста, но не хочет иметь его обязанности, не хочет «отвечать за базар». Еще я заметил, что молодое поколение очень боится трудностей. Чуть обожглись — все, в кусты. А журналист должен быть чутким, но бронированным. Но огульно ругать молодежь я бы не стал. Есть очень умненькие.

— Как же мы все растеряли. А какие были журналистские школы. В Москве, на Дальнем Востоке...

— И в Питере, и на Урале. Кстати, там Евгений Ройзман (признан Минюстом РФ иноагентом) так воспитал публику, что сложнее всего выступать именно в Екатеринбурге. Но не все потеряно! В регионах много мощных телекомпаний и радиостанций. В Калуге телекомпания «Ника» все призы берет! Бумажной прессе тяжело. Уже понятно, что без электронного зеркала в интернете сейчас не работает ни одна районка. Но ведь интернет можно выключить, как и электричество. Как информацию доносить? Будут пропадать районки — это подрыв национальной информационной безопасности.

— Семь лет в кресле председателя СЖ — это...

— Это был большой вызов. Я понимал, что это может быть скучное завершение карьеры журналиста, такая пенсия — сиди, спи в кресле, иногда езди кого-то награждай. Но свадебным генералом мне быть не хотелось. Я решил, что можно придумать что-то повеселее. Кстати, меня многие отговаривали — зачем тебе, убитая же организация. Так говорила и моя коллега, которая через три года вступила в союз! Быть председателем Союза журналистов нигде не учат, все делается интуитивно. Но чем прекрасна общественная работа? Придумали что-то, зашло — толкаем дальше. Не зашло — не толкаем. Все как-то зашевелилось. И Союз журналистов реально приподнялся и приобрел авторитет, о нем заговорили. Самое важно направление его работы — это защита журналистов. Жаль, пока мы не добились того, чтобы журналиста защищали, как депутата, но наш центр юридической помощи добивается, чтобы каждый раз, когда во время исполнения профессиональных обязанностей на журналиста нападали, человека осуждали по 144-й статье. По ней можно сесть до 6 лет. Наше письмо премьер-министру с просьбой включить СМИ в список наиболее пострадавших отраслей спасло в итоге сотни редакций — туда пошли деньги. Добились, чтобы прессу не выбрасывали с полок в ретейлах. Пытаюсь пробить тему земского журналиста...

— А какие-то международные отношения на ниве журналистики сейчас поддерживаются?

— Вы будете смеяться, но сейчас я — председатель президиума крупнейшей в мире журналистской платформы «Один пояс — один путь». Вот такие понты.

— Хорошие понты. Но вы меня удивили.

— При социализме был МОЖ — международная организация журналистов. Она умерла вместе с социализмом. Из Европейской федерации журналистов мы вышли. В Международной федерации журналистов (МФЖ) состояли, но сейчас наше членство там заморожено: не украинцы, а скандинавы возмутились, что мы открыли в четырех новых регионах свои отделения. Честно, эта «заморозка» стала облегчением, поскольку отпала необходимость платить солидные членские взносы. При этом мы получили в состав союза потрясающе харизматичных, невероятных людей из этих новых четырех регионов. Я сам ездил туда и вручал им билеты — в Донецке и Луганске. Попали в такую бомбежку у телеканала, что я вспомнил репортерскую юность! Но сейчас появилась вот эта платформа, а она объединяет весь Глобальный Юг, все континенты. В этой структуре председатели союзов журналистов крупнейших стран по очереди становятся председателями президиума. В июне был форум в Чунцине, и Россия в моем лице на год стала главенствовать на этой журналистской платформе. В отличие от МФЖ, где 600 тысяч членов, тут их 1 миллион 700 человек. Вообще мы сейчас думаем о создании новой структуры журналистских международных организаций, потому что раскол пошел очень жесткий по простому принципу — отношению к нормальным человеческим ценностям.

— Вернемся к вам. Принципы жизни Владимира Соловьева?

— Ох, это вы меня поставили в тупик немножко… Ну ладно, экспромт. Мне очень понравилось, как сказал новый министр обороны Белоусов: «Ошибаться можно. Врать — нельзя». Поддерживаю! Жить легче, если не врешь! Что еще… Стараюсь все воспринимать с юмором, включая и нынешнюю должность. Понимая, что в любой момент все может кончиться, я хотел бы оставить о себе хорошую память. Надо не обижать людей и стараться помогать… Силюсь делать и то и другое.

— Отдыхаете когда-нибудь?

— Люблю прогуляться по переулкам в центре. А вообще… Меня поражают люди, рвущиеся на пенсию. Иногда просыпаюсь, и страх накатывает: а вдруг нечего будет делать? Надо работать, пока есть силы. И я такой заядлый путешественник, что на отдыхе тоже летаю.

— После юбилея куда рванете?

— В горы, как-то эти празднования пережить...

— О-о-очень трудный вопрос. Впервые вижу в кабинете беговую дорожку. Реально бегаете?

— Тсс! Всем говорю — конечно! На самом деле дома ставить ее было некуда, привез сюда. Давайте скажем так: иногда я по ней хожу.

ДОСЬЕ

Владимир Геннадиевич Соловьев — российский тележурналист, политический обозреватель, телеведущий, телепродюсер. Председатель Союза журналистов России с 25 ноября 2017 года. В 2018 году был включен в состав Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека. В 2020 году вошел в рабочую группу по подготовке предложений о внесении поправок в Конституцию. В 2024 году стал доверенным лицом кандидата в президенты России Владимира Путина.