Защитим великий и могучий

Любое высказывание Юрия Полякова в прессе вызывает шум и бурное обсуждение. Недавно известный писатель стал гостем программы «Еще не вечер» на сетевом телевидении «Вечерней Москвы». Говорили в студии о разном, но все же стержневой темой встречи стала проблема сохранения русского языка, терпящего не то чтобы бедствие, но серьезные нападки извне. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментами этого разговора.

— Юрий Михайлович, поводом для разговора стало недавнее заявление в «Литературной газете» бывшего разведчика Михаила Любимова о необходимости защиты русского языка. Мы созвонились, посмеялись, ведь вы-то еще много лет назад предлагали создать нечто вроде «языковой полиции или инспекции», а потом решили поговорить о том, что происходит в культуре в целом и с языком нашим в частности.

— Да, чуткие «ломы», как сейчас принято говорить, то есть лидеры общественного мнения, вдруг, точно по команде, озаботились русским языком и его судьбой, стоило на эту тему высказаться нашему премьеру господину Мишустину. Всех сразу и «пробило». А я писал об этом еще в 1990-е годы. На днях, кстати, закончил составлять большой том избранной публицистики для издательства «Русский мир» и, перечитывая тексты, обратил внимание на то, как часто эта тема под тем или иным углом рассматривалась в моих статьях. В пору моей работы главным редактором «Литературной газеты» мы нередко сталкивались с бессилием общества перед теми, кто искажал и обеднял язык, насыщая его корявой, бесцельной и нефункциональной иноязычной лексикой. Доходило до анекдота. Например, главная продовольственная площадка Москвы называется «Фуд Сити». Почему так, а не, скажем, «Пищеград»?

— Не знаю... Можно спросить, наверное.

— Ничего подобного. Законы таковы, что общество не может влиять на тех, кто уродует русский язык, будь то СМИ, коммерческие или даже государственные структуры. Ладно, если бы речь шла только о заимствованиях! Кстати, я вовсе не против них, если иностранное слово обозначает какое-то новое явление, техническую новинку. Вот появилось у нас благодаря компьютерным пользователям слово «клик». Оно абсолютно органично вошло в наш язык: оно короткое, точное да еще созвучно нашему корню «клик — кликать». Так зачем такое слово изгонять? Но «каршеринг» вместо «проката» — я не понимаю… Поэтому и предложил учредить языковую инспекцию, даже полицию.

— А что-то подобное где-то есть?

— В Британии, например, существует экспертный совет по языку, который следит за чистотой английского языка. Во Франции тоже есть подобная структура с широкими полномочиями. У нас для этих целей был создан целый Совет по русскому языку при президенте.

— Вы хотите сказать, что он не расформирован? Я о нем давно не слышала…

— Нет, он благополучно существует уже не одно десятилетие, туда входят уважаемые люди, а ответственным секретарем там долгие годы был советник президента по культуре Владимир Толстой. Но совета не слышно и не видно, тут вы правы. Почему — непонятно. Надеюсь, теперь, когда Толстого на этом посту сменила Елена Ямпольская, дело наладится…

— А как они должны «шуметь», то есть работать? Заседают и говорят: «Мы не будем использовать слово «каршеринг»?»

— Пошуметь иногда тоже не мешает. Пригласить, например, на заседание виновника издевательств над родным языком и наказать. Но лучше бы сформировать при совете экспертный центр из видных лингвистов, писателей, журналистов, юристов, общественных деятелей — всех тех, кто непосредственно работает с языком. И когда возникают такие казусы, как с упомянутым «Фуд Сити», они делают экспертное заключение, с которым обязаны считаться проштрафившиеся. А как же! Мы же никогда не назовем новый авианосец взамен трагически погибшей «Москвы», к примеру, «Вашингтон» или «Нью-Йорк»? Это невозможно.

— Моя знакомая иностранка очень смеялась, увидев у нас на вывеске слово «таунхаус»…

— В европах следят за тем, чтобы на афишах и вывесках не появлялись иностранные слова. У нас же этим не занимается никто. Мне кажется, совет по русскому языку должен выступать как генератор идей, а на местах функции «языковой инспекции» должны взять на себя департаменты культуры. При них нужно создать… Помните, раньше были опорные пункты охраны порядка? А нам сегодня нужны опорные пункты охраны русского языка. Решил некто открыть ресторан, намалевал над входом на латинице какую-то ересь, а ему сразу звоночек: «Будьте добры, придумайте другое название, не оскорбляющее слух…».

— Много лет назад столкнулась с предприятием, которое оказывало типографские услуги. Оно называлось «Гельминт». Хозяину нравилось слово, а мысль посмотреть, что это слово значит, в голову не пришла. Очень было смешно.

— Смешно и грустно. Отчасти проблема засорения языка нефункциональной иноязычной лексикой — это следствие былого компрадорского курса, когда страстно хотели встроиться в западную цивилизацию. От него сейчас отказались, но чиновники, которых прежде всего учили языку старших англосаксонских братьев, никуда не делись. Они учились в основном за границей и, вернувшись, по-английски говорят лучше, чем по-русски. А иной раз работу в России воспринимают как загранкомандировку…

— Кому-то очень не понравится то, что вы говорите.

— А я не пятитысячная купюра, чтобы всем нравиться. Когда я, придя на мероприятие, вижу объявление про заседание секции «Мониторинг менторинга», меня охватывает ярость. А разве нельзя написать «Обзор наставничества»? Я надеялся, что с началом СВО, когда стало понятно, что с англоязычным миром нам не по пути, у нас включатся некие защитные механизмы. Но нет, все тот же «мониторинг менторинга», те же вывески, даже на «территориях смыслов» кураторы разговаривают на семинарах с перспективной отечественной молодежью на смеси английского с нижегородским.

— И что вы предлагаете делать?

— Для начала подсказать тем, кто не понимает, потом наказывать рублем, как сделали бы, кстати, в Европе. Уверяю вас, после первого же штрафа все возлюбят русский язык как истинно родной и десять раз посоветуются со специалистом, который посмотрит и скажет: ладно, это слово прижилось, не будем трогать, а вот это нужно заменить на русское или на заимствованное, но уже прижившееся. Если ситуация сложная, отдайте на экспертизу в Институт русского языка. Причем проблемы возникают не только с иноязычной лексикой. Возьмем слово «поселение». Разве нельзя было до его введения в документооборот посоветоваться? И какой-нибудь доктор филологических наук ответил бы, что это слово вводить нежелательно, так как в русском языке оно имеет отчетливую отрицательную коннотацию… Были поселения аракчеевские и поселения ссыльных. Это слово связано с тем или иным ограничением свободы… И я вот теперь живу в поселении Внуковское, как расконвоированный. А с какого перепугу, позвольте спросить? Я срока не мотал, под конвоем не ходил, за что меня — в поселение?

— А вам не кажется, что прежде чем говорить об этих вещах, нужно заниматься проблемами более приземленными? У нас вон на мате теперь разговаривают…

— Я категорически против мата в литературе. По мне, если писатель не может с помощью обычных слов вызвать у читателя необходимую ему ассоциацию с нецензурной лексикой, он просто не владеет русским языком.

— Пример, пожалуйста…

— Если я использую в определенном контексте слово «пустобол», всем ясно, о чем речь. И таких примеров множество. Не умеете? Тогда что вы делаете в литературе? С матом сейчас стало построже, появились целлофанированные издания с пометкой 18+. Но давайте признаемся: если бы мат можно было навсегда изгнать из русского языка, то это давно бы сделали. Однако обсценная лексика выполняет в языке определенную функцию. Единственное, что можно сделать — изгнать ее из публичного пространства.

— Но ужас же: девочки-мальчики идут рядом по улице, и еще неизвестно, кто круче выражается.

— Это подростковая мода. Так они себе кажутся взрослее и опытнее. Значит, нужно внедрять «контрмоду» на чистый, без матерщины, русский язык, тут без возможностей государства, без информационных ресурсов не обойтись.

— Мне кажется, это можно сделать для элиты, но…

— Почему для элиты? Не только. Красивой и стильной актрисе, снявшейся в популярном фильме, неминуемо начинают подражать. Используя механизмы подражания, можно внедрить и моду на чистый родной язык. Если девочка матерится, это еще не значит, что она пропащая. Дело в другом — не будешь «выражаться», тебя примут в молодежной среде за белую ворону. «Обычай — деспот меж людей». Как развернуть эту моду в обратную сторону — сложный вопрос. Нужны методики, образцы для подражания, хорошая подростковая литература, кино для тех, кто начинает жить, как говорили при советской власти…

— Оно у нас существует?

— Такого кино почти нет, так как нет детской и юношеской литературы. Таланты есть, а явления нет. С современной драматургией тоже проблема. Когда я был председателем общественного совета Министерства культуры, то предлагал: выпустим циркуляр, который обяжет иметь в репертуаре хотя бы по две-три пьесы современных авторов, едва ли не в половине театров страны самый современный драматург — Вампилов, утонувший полвека назад. А ведь и Островский, и Гоголь, и Булгаков, и Чехов, и Горький, и Розов — все они когда-то были суперсовременными авторами, а уже потом стали классиками. Откуда же появятся новые Горькие и Чеховы, если в театрах современной нормальной драматургии кот наплакал…

— И что ответил господин министр?

— Он сказал: «Юрий Михайлович, я бы с радостью, но мы по закону не имеем права ничего рекомендовать и навязывать театрам…» Я говорю: «А деньги мы имеем право им платить за провальные и развращающие спектакли?» — «Обязаны!» И эта странная ситуация существует поныне. Впрочем, есть и отрадные новости. Нашей Национальной ассоциации драматургов, которую я имею честь возглавлять, Президентским фондом культурных инициатив выделен грант для проведения конкурса «Детство. Отрочество. Юность» — на лучшие пьесы для подрастающего поколения. Авторы трех пьеспобедительниц получат по миллиону рублей. Прием произведений начался 1 августа. Все подробности на сайте нашей ассоциации. Осталось худрукам ТЮЗов вспомнить, что они руководят фактически детскими учреждениями, а не шалманами с канканом.

— Но у нас так много было тех, кто писал для детей. Куда же все делись?

— Кто-то уехал, кто-то умер, кто-то сменил профессию, так как за детскую литературу практически перестали платить.

— Как-то это горько и нелогично.

— А я в нашей культурной политике логики вообще не вижу. Недавно в Болдино к юбилею Пушкина организовали концерт. На пруду воздвигли плавающую сцену. Красиво! Вел мероприятие Андрей Малахов. Почему? Нельзя для такого события найти ведущего с репутацией поприличнее? И еще: я ждал, когда прочтут самое актуальное стихотворение Пушкина...

— «Клеветникам России»?

— Конечно! «Так посылайте же, витии, своих озлобленных сынов, есть место им в полях России, среди нечуждых им гробов!». Нет, не прочитали… И это — позиция. Это и есть пятая колонна. Она разная бывает, гнездится в разных местах, а гуще всего обитает на нашем телевидении. Их задача — выжить, усидеть на своих должностях, многие мимикрируют. Вон, один театральный деятель прежде запрещал актерам со сцены поздравлять зрителей с 9 Мая, приговаривая, что не надо делать из театра политическое шоу, а ныне — патриот в числе первых.

— Но вы не раз говорили, что либерализм в нашей стране всегда оплачивался дороже патриотизма.

— Так и есть. Хотя и тут есть отрадные подвижки. Под эгидой Союза писателей России учреждена, в противовес странноватенькой «Большой книге», новая литературная премия «Слово». Лет десять назад на базе «Литературки» мы учреждали премию «За верность Слову и Отечеству» имени Дельвига. Она жила три сезона, получила признание, но потом в верхах произошла смена караула, финансирование закрыли. СВО многое поменяла. Теперь — «Слово». Первая премия за прозу и поэзию — три миллиона рублей. Думаю, это вдохновит соискателей.

— Все жду, когда раздастся ваше гневное слово в адрес уехавших.

— А за что их ругать? Ругать можно перевертышей, которые пели осанну власти, но к России относились плохо. А «отъезжанты» всегда такими были. Назовите мне хоть одну песню Макаревича*, где есть слово «родина»! Не назовете. Ругать надо тех, кто столько лет нынешним иностранным агентам щедро платил за русофобию, увенчивал премиями и званиями.

— Эта нелюбовь — все же нечто удивительное…

— Есть такой феномен, он называется автофобией, это нелюбовь ко всему своему. Автофобы встречаются везде, не только в России. По мне, это тип психического отклонения, потому что любить свою родину — это нормально, а не любить — ненормально. Можно любить и иметь к Отечеству претензии, вопросы, это тоже вариант нормы. Но, пожалуй, только у нас автофобия культивировалась и поощрялась. Беда в том, что те, кого поощряли, уехали, а вот те, кто поощрял, остались — в своих креслах…

— У нас сейчас много говорят о переменах в кино, как вы относитесь к происходящему?

— Хочу напомнить, у нас кино существует за счет государства. Увы, и система проката была разрушена, ее сейчас с большим трудом восстанавливают. Еще одна проблема: у нас выросло поколение режиссеров, которые полагают, что талант — это умение выискать и абсолютизировать негатив. Найти режиссера, который способен снять талантливый и добрый фильм, непросто. Зашел разговор о том, чтобы переснять 30 лучших советских лент. Зачем? Вы лучше снимите 30 новых лент о том, что волнует сейчас людей! О судьбе человека, вернувшегося с СВО без ноги, как он устраивается в этой жизни, о женщине, которая его дождалась или не дождалась. Но это же намного сложнее, для этого нужен талант и чувство времени. Надо в корне менять политику Фонда кино, Министерства культуры… На мой взгляд, с веком наравне идет только «Мосфильм», возглавляемый Кареном Шахназаровым.

— Давайте вернемся к началу, а начали мы говорить о языке. У вас же было какое-то предложение по этому поводу?

— Да. Поскольку «Вечерняя Москва» пытается сохранять чистоту речи, давайте при редакции откроем первый «Опорный пункт охраны русского языка»? И предложим читателям присылать в газету фотографии и свои комментарии относительно идиотского использования «великого и могучего» на телевидении, радио, в прессе, на вывесках и афишах, в офисах и присутственных местах… С адресами, конкретикой. И эти материалы будут опубликованы на полосах «ВМ». Помните, в советских изданиях были такие рубрики — «Не проходите мимо» или «Нарочно не придумаешь»? Вот из этой серии…

КСТАТИ

Редакция «Вечерней Москвы» поддерживает предложение Юрия Полякова: мы ждем ваших писем на электронный адрес edit@vm.ru или на адрес редакции с пометкой «Опорный пункт». Пишите нам о вопиющих случаях уродования русского языка, языковых ляпах, глупостях, нефункциональном использовании заимствований и «латинизмов» и так далее. Давайте бороться за чистоту и красоту нашего языка вместе.

ДОСЬЕ

Юрий Михайлович Поляков (родился 12 ноября 1954 года в Москве) — советский и российский писатель, поэт, драматург, киносценарист и общественный деятель, председатель Национальной ассоциации драматургов. Произведения писателя переведены на многие языки стран ближнего и дальнего зарубежья. Его проза включена в школьные и вузовские курсы современной российской литературы. С 2019 года — член Общественного совета при Комитете по культуре Государственной думы. Первое произведение (стихи) напечатали в «МК» 50 лет тому назад, в 1974 году. Кавалер ряда государственных наград (орденов «За заслуги перед Отечеством» III и IV степени, ордена Почета, ордена Дружбы) и лауреат ряда крупных литературных премий, включая Премию Ленинского комсомола, и двух Премий Правительства Российской Федерации.

*признан Минюстом иноагентом