Какая тоска без тебя: история любви писателя Ильи Ильфа и художницы Марии Тарасенко

Они стали супругами 100 лет назад: писатель Илья Ильф и художница Мария Тарасенко официально оформили свои отношения 21 апреля 1924 года. Брак их оказался коротким, а любовь — вечной...

Илье было 24. Он был дьявольски остроумен и удивительно тонко скроен внутренне: его можно было обидеть неправильным, неточным словом. До этого момента жизнь в целом не казалась ему чем-то совершенно ужасным, даже напротив, но теперь сама Одесса — любимая донельзя — стала вдруг будто узка ему в плечах: Иле хотелось в Москву, ему грезились слава, цветы и ритуал подписания книг поклонникам — он видел будто со стороны, как он, в дорогом пиджаке и ослепительно блестящих ботинках, ставит свою подпись под короткой строчкой с пожеланием удачи и оборачивается к следующему восхищенному поклоннику…

Маруся Тарасенко, 17-летний ангел с характером, появилась в его жизни внезапно. Она была влюблена в Илиного брата Мишу, но мгновенно заняла огромное место в мире фантазий, планов и стремительно сгорающих надежд на чудо молодого литератора. Иля почему-то сразу понял, что эта полудевочка-полуженщина создана именно для него. Маруся же поначалу ничего подобного и допустить не могла: ей нравился Михаил Файнзильберг, очень нравился, а его брат Иля до поры был «просто его братом». Но Миша уехал в Ленинград, Маруся опечалилась, а вскоре с глаз ее будто упала пелена. Миша был хорошим. Но Иля — лучшим.

…Они не надоедали друг другу никогда. Две половинки одного целого, не иначе, они долго не могли переступить границ платонического романа, очерченного «меловым кругом взаимного трепета». Внутри этого круга их было только двое, и никто ничего не мог ни привнести в эти отношения, ни отнять у них. Для Или Маруся была почти божеством, он «любил даже ее нос» — прямой и крупноватый; он для нее стал воздухом. Все в нем, от его невероятной, какой-то ошеломляющей доброты к ней и миру, до его невероятно острого языка и пера, вызывали у Маруси восторг. Они гуляли, болтали, обсуждали то, что нравилось обоим; Маруся писала его портреты, он — читал ей то, что сочинилось…

Но время общения завершалось, они расходились по своим домам, и несколько часов разлуки и Иле, и Марусе казались чудовищной пыткой. И они принимались писать друг другу письма — преисполненные нежности письма о любви и ни о чем другом. К слову, в ту пору, когда и телефон был редкостью, письма были нормой, переписывался Ильф и прежде, с подругами. Например, он писал Лине Орловой: «Здесь холодно, и меня мучает воспоминание о Ваших теплых коленях. Я один в комнате, где могли бы быть и Вы. Я грустен, как лошадь, которая по ошибке съела грамм кокаина…» Важная деталь: юморист Ильф никогда не шутил в письмах к Марусе, разве что слегка начал позволять себе иронию, уже когда она была его официальной женой. Она казалась ему хрустальной — и он боялся «разбить» ее неверным словом или неловким движением.

Когда он впервые коснулся ее плеч, Мария подумала лишь об одном — что если когда-либо он коснется еще кого-то, она не перенесет этого. Теперь их письма стали еще нежнее и глубже.

20 декабря 1922 года:

«Моя девочка с большим сердцем, мне незачем писать тебе, раз мы можем видаться каждый день, но до утра далеко, и вот я пишу. Мне кажется, что любил тебя еще тогда, когда зимой, под ветер, разлетевшийся по скользкому снегу, случайно встречался с тобой».

Они встречались, обменивались письмами и перечитывали их, когда расставались — это было продолжением разговора, прервать который не мог и не хотел никто. Кстати, узнать в этой переписке изящный и язвительный стиль Ильи Ильфа невозможно: он тут раскрыт и беззащитен, обескожен и искренен, как ребенок.

Когда Илья Ильф вместе с Юрием Олешей решили-таки отправиться в Москву, Маруся пыталась жить, будто ничего не произошло, но выходило плохо: она погибала без общения с любимым. Невыносимо это было и для Ильфа. В Москве они с Олешей делили комнатку: один спал на газетах, другой — на тонком матрасе.

Марусе же Ильф старательно писал правду про чувства к ней и неправду про быт и обстоятельства: он не хотел, чтобы она знала, как все непросто, — Москва не сразу повернулась к Ильфу лицом и уж точно не ждала его с распростертыми объятиями. «Большая комната мезонина была разрезана фанерными перегородками на длинные ломти, в два аршина ширины каждый. Комнаты были похожи на ученические пеналы, с тем только отличием, что, кроме карандашей и ручек, здесь были люди и примусы», — так опишет он их жилище.

А Маруся злилась, переживая: она бы почувствовала неправду и за тысячи верст… Они могли видеть друг друга и на расстоянии, не зря же она, садясь писать ему, всегда подкрашивалась и подводила глаза, желая нравиться… Получив новое письмо, она зачитывала его до дыр: «Целую очень, очень, пальцы, губы, сгиб на руке и худое милое колено в синем чулке с дырочками. И синее платье, на котором тоже дырочки. И помню белую рубашку, в которой ты была на вокзале. Моя маленькая, я очень тебя люблю…»

А поссорились они один раз, весной 1923 года. Собственно, ничего страшного не произошло, она лишь немного задержалась с ответом. Но из Москвы в Одессу прилетело недоброе и острое письмо, полное подозрений: «Я люблю Вас, Маруся. Но то, что мне сказали, было очень неожиданно. Я знаю себе цену. Меня слишком скоро предали. Меня обманули. Или не обманули. Я точно не знаю. Но я хочу знать. Я спокоен. Спокоен, Вы понимаете. (...) Если я имею право знать, отвечайте, если нет — я больше писать Вам не буду. Все, моя девочка».

Она ответила на его дерзкое письмо очень спокойно: «Зачем Вы такой, зачем? Я говорю, что люблю Вас и буду ждать много, очень. Это для меня — все».

Он прочел и расплакался. Больше ссор у них не случалось.

Когда Иля посоветовал ей поучиться живописи в Ленинграде, Маруся послушно собрала вещи и отправилась туда, но в Москве — выскочила из поезда на перрон. Она не видела Илю девять месяцев. Длить разлуку дальше было невозможно. Да и он, увидев Марусю, понял, что не сможет ее отпустить. Она поселилась с ними в их с Олешей комнате и пять ближайших лет будет жить между Москвой и Одессой. После свадьбы в их переписке появится некоторая деловитость. Так, обращаясь к Марусе как к «доче», Ильф пишет ей после свадьбы: «Маля дорогая, я тут очень забочусь о хозяйстве, купил 2 простыни (полотняные), четыре полотенца вроде того, что я тебе оставил, и множество носовых платков и носков. Тебе не придется думать о носках и их искать, как ты всегда это делала. Хочу комнату не оклеивать, а покрасить клеевой краской. Напиши, согласна ли ты?… Деньги я тебе пошлю завтра телеграфом. Напиши, где ты обедаешь и что делаешь. Я уже раз просил, но ответа не последовало на эти законные вопросы. Носки я иногда ношу розового цвета. Необыкновенно элегантно и вызывает восторженные крики прохожих… Милая моя доча, мы будем очень хорошо жить. Купим тебе шляпу и заживем очень элегантно…»

Время шло, но умиление друг другом не проходило. Когда родилась Саша, это умиление обоих «упало» и на нее. Ильф ласково называл дочку «пиг» — поросеночек.

Первый зуб у Саши вылезет, когда Илья Ильф и Евгений Петров путешествовали по Америке, находясь в интереснейшей, но измотавшей обоих командировке. В конце поездки организаторы тура предлагали советским писателям под общим именем «Ильфипетров» посетить Кубу и Ямайку, о чем советские люди не могли и мечтать, но оба так тосковали по семьям, что отказались. Из Америки Ильф писал жене:

«Милая моя, нежная дочка, я уже очень заскучал. Ни тебя нет очень долго, ни Пига маленького. Дети мои родные, мне кажется, что никогда больше с вами не расстанусь. Без вас мне скучно. Вот ходят по улицам индусы, японцы, голландцы, кто угодно, и Тихий океан тут, и весь город на падающих склонах, а мне уже чересчур много, мне нужно вместе с тобой посмотреть, как наша девочка спит в кровати».

«Дорогой мой нежик, здесь сейчас 12 часов ночи, у тебя семь часов утра, и наш милый Пиг, наверно, уже встал, и ты его кормила. Нежные мои девочки, я очень хочу видеть вас обеих... Люблю вас бесконечно».

«Мой золотой человечек, стыжусь уже спрашивать о нашей Сашеньке. Чем спрашивать, лучше бы приехал. Но ты мне поверь, я очень скучаю без вас и иногда жалею, что уехал, оставил вас обеих на столь долгий срок. Дети мои, целую нежно...»

Но у Ильи Ильфа было еще странное, необъяснимое смятение — что-то должно случиться. А это уже случилось: дремавший в нем туберкулез поднял голову после тяжелой поездки.

Он чувствовал его. Сразу, как только поездка началась. А верить в его возвращение не хотел. Ильф переболел туберкулезом в двадцать лет и не вспоминал о нем. Вернувшись из поездки, он был вынужден ограничить общение с Сашенькой — чтобы ее не заразить. Все развивалось стремительно.13 апреля 1937 года Илья Ильф умер. Ему было 39 лет. Умирая, он сказал жене: «Оставляю тебе мою Сашеньку. В память о себе».

Так Маруся и Саша остались вдвоем. У них даже была новая квартира — Ильфу выдали ее после успеха «12 стульев». Самое бы время «зажить элегантно».

Но… Маруся была красива, и мужчины заглядывались на нее, но ей это было не интересно. Она не могла представить кого-либо рядом с собой. И с ней рядом остался ее Илья. Даже когда ушел...

Саша подрастала, была такой милой и умненькой… Маруся застанет дочку взрослой. И Саша напишет замечательные воспоминания о том времени. А Маруся, Мария Николаевна, продолжит писать мужу, причем никто, даже дочка, не будет об этом знать — переписка откроется лишь после смерти Марии Николаевны. Прежде чем сесть к столу, она, как всегда, надевала красивое платье и подкрашивалась. Она пережила любимого на 44 года и, продолжая переписку, иногда отвечала на прежние письма — но уже чуть иначе...

Правда, иногда она была рада, что Иля ушел так рано. Он не перенес бы известий о репрессиях близких или сам попал бы под них. Он заболел бы, узнав, что их с Евгением Петровым книги изымают из библиотек и магазинов. Не пережил бы известия о начале войны и смерти друга и соавтора Петрова. Старший брат Ильи Ильфа с женой погибнут в Освенциме, средний умрет от голода в эвакуации, и даже их новую квартиру цинично разграбят. Может, и хорошо, что Иля это не застал…

Но все же — «Какая же, милый, тоска без тебя...»

Марии Николаевны Тарасенко не стало в 1981 году. Ей было 77 лет...

Александра Ильинична Ильф (скончалась в 2013 году) до 16 лет носила фамилию Файнзильберг, но при получении паспорта Агния Барто и Сергей Михалков помогли ей добиться разрешения на ношение вместо фамилии псевдонима отца. Александра Ильинична окончила филологический факультет МГУ, подготовила и выпустила полное издание «Записных книжек» Ильи Ильфа, книгу Евгения Петрова «Мой друг Ильф», книгу, посвященную старшему брату Ильфа — художнику Фазини, фотоальбом «Москва и москвичи в фотографиях Ильи Ильфа».

«Через лет двадцать после кончины мамы, в поисках чего-то, я случайно открыла какую-то папку. Там лежали письма Ильфа, начиная с осени 1922 года, то есть с того времени, когда они в Одессе полюбили друг друга, — вспоминала как-то Александра Ильинична. — Переписка моих будущих родителей говорила прежде всего об их нежной любви. Если сложить их вместе, получится очень и очень внушительная пачка...»

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Людмила Федотова, психолог:

— Все теории о возникновении и сущности любви имеют право на жизнь, поскольку это чувство обладает одним уникальным свойством, которое трудно оспорить: оно часто возникает, живет, а может быть, даже и умирает именно вопреки всему.

Именно это делает любовь уникальным чувством. Как в истории неизбывности любви Марии Тарасенко, как в истории любви супруги Александра Вертинского — Лидии Циргвавы, есть щемящая, рвущая душу преданность, давно получившая в народе название лебединой верности. Синдром лебединой верности психологам известен, но поскольку он встает в жесткие противоречия с рядом психологических наработок, стремящихся объяснять величие этого чувства гормонами, феромонами и бог весть чем еще, апеллировать к нему не любят. Однако лебединая верность существует, и она огромна по силе, трогательна и вызывает и восхищение, и белую зависть окружающих. Такое случается, в частности, когда объект любви обладает столь сильными качествами как человек или как талант, что «перебить» их не может никто.

Андрей Жиляев, психолог, психотерапевт:

— Тезис о том, что «любовь живет три года», привнесенный в сознание людей французским писателем Ф. Бегбедером, спорен. Любовь — абсолютно живое образование, а история любви Ильи Ильфа и Марии Тарасенко — это несколько застывшая ситуация, запущенная механизмом его ухода. Уход человека сам по себе трансформирует жизнь того, кто остался живым, в двух направлениях: либо жизнь «вставляется» в горе, либо горе «вставляется» в жизнь. Как правило, настоящая любовь через три года только формируется (или не формируется), а первые три года — это страсть, влюбленность, можно называть это как угодно. Любовь меняет впечатление человека о жизни, становится его постоянным спутником, и вызревает полностью не сразу.

Понятие же «однолюб», на мой взгляд, существует в двух ипостасях. Первая — когда чувство реализовано: то есть когда оно живет вместе с человеком, пусть даже оно и трансформируется.

Если же человек ушел — это уже вторая, но несколько иная ипостась, это память, верность этой памяти и так далее. А вообще человек, который полагает, что любовь конечна и не живет более трех лет, несчастен, он путает понятия — любовь, влюбленность, страсть и так далее. В состоянии влюбленности человек не замечает недостатков другого человека. Но преодолевать их «влюбленный» не готов! Ослепление позитивом обманно, и как только начинается негатив — все кончается. В этой же прекрасной истории взаимоотношений Ильи Ильфа и его жены речь идет о любви, а затем о памяти.