Музыкальный контекст эпохи: почему массовое увлечение авторской песней остается уникальным явлением России

Лето этого года прошло под знаком авторской песни: от открывшего сезон июньского фестиваля «Настроение» до встречающего осень феста «Лоза и Муза», который начнется 30 августа и завершится 3 сентября. За три месяца в России прошло порядка полутора десятков бардовских фестивалей! Об одном из самых массовых движений в нашей стране мы поговорили с Александром Костроминым — художественным руководителем Московского центра авторской песни.

Саше Костромину было лет двенадцать, когда он разучил первую песню, совершенно его потрясшую: «За что ж вы Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чем не виноват?» Так в его жизнь вошел Окуджава, а с годами и другие барды, тысячи песен которых он знает наизусть: Костромин — блистательный аккомпаниатор. Сам он стихов не пишет: считает их не лучшими. Но в мире бардов он авторитет. Благодаря его хлопотам издаются книги со стихами, даже с нотами, а само движение — живет и развивается.

— Александр Николаевич, авторская песня, бардовское движение — это только наше явление или аналоги ему в мире есть?

— В том виде, в котором оно существовало в нашей стране до 1983 года, — безусловно, явление только наше, абсолютно уникальное, которое вообще могло возникнуть только при социализме. Кстати, начиная разговор о песне, мы должны понимать, что оказываемся при этом в области исключительно сложной. Это даже хуже, чем говорить о медицине, о которой у каждого человека имеется свое представление. Так же личное представление есть у каждого и о песнях, а в случае с авторскими все сложности возводятся в степень.

— То есть понимания, что есть авторская песня, нет?

— Есть такой философ — Юрий Дружкин, он написал несколько толковых статей, в которых объясняет сложность понятия «песня» вообще.

Но в целом, при кажущейся простоте этого понятия, с ним толком никто не разбирался и хороших исследований на тему «авторская песня» мало. Авторская песня — это что? Мы представляем: вот есть человек, который придумал песню, взял гитару или сел к роялю и все это спел.

Хорошо, пусть так. Но сегодня из череды знаменитых бардов нет уже ни Окуджавы, ни Высоцкого, ни Кукина… Городницкий жив, слава Богу. Но ведь песня, исполняемая Высоцким или Окуджавой лично, — это одно, из разряда непосредственных творческих актов. А когда автора уже нет, но все кругом эту песню поют, — это ведь другое, правда? Это уже социология. Возьмем «Виноградную косточку…» Окуджавы.

Чем эта песня является лично для меня сейчас? Она в каком-то виде хранится в некоем блоке моей памяти и в этом смысле представляет явление скорее нейрофизиологическое. Когда я ее впервые слушал в живом исполнении, она была явлением эмоционально-психологическим. А когда я ее пою на концерте — это опять же другое, в лесу у костра — третье… И все — для меня же самого, верно?

— Да и смысловое содержание могло быть иным...

— Смысловое содержание — это вообще отдельный вопрос. Он возникает между автором и слушателем. Поэзия по определению не строго детерминирована смыслово, и люди одни и те же тексты воспринимают по-разному: кто-то ту же «Виноградную косточку» считает шедевром Окуджавы, а другие полагают, что она слишком прямолинейна. И все эти точки зрения — правильные! И как, продолжая тему, нам ее рассматривать: как песню, которая бытовала когда-то, или так, как она существует сейчас? Но ведь до 1980-х она была массовой песней интеллигенции, «новой народной». Когда начали петь «Песни нашего века» — возникло нечто иное. Сейчас — третье…

— Как сложно. Давайте с простым разберемся: я читала, что авторская песня берет начало с первой песни Окуджавы, написанной им вроде бы в 1947 году. В массовом же сознании авторская песня — «оттепельное» явление. Это так?

— Со всем этим немало путаницы. Я вот на днях узнал, что «Радио «Свобода» (организация внесена Минюстом в список иноагентов. — «ВМ») сейчас отмечает 85-летие авторской песни, соответственно, датируя ее начало 1938 годом.

— Ой. Это почему так? Но они хотя бы отмечают…

— Теряюсь в догадках, при всем богатстве знаний на эту тему... Может, они связывают это с тем, что в 1938 году появилась наиболее ранняя песня Евгения Аграновича — «Одесса-мама». В том же году родилась песня «За зеленым забориком» Михаила Светлова. Но мы всегда отсчитывали рождение авторской песни от «Бригантины…». И представьте: в прошлом году практически точно выяснили дату ее написания! Мне довелось быть знакомым и даже аккомпанировать Георгию Соломоновичу Лепскому, который писал музыку к этой песне и дружил с автором стихов Павлом Коганом.

Лепский не раз говорил и писал, что точной даты создания «Бригантины» не помнит, но указывал, что это был «теплый осенний день» 1937 года, когда к нему зашел Коган, и они за три часа сочинили песню. Информации про Лепского было очень мало, и мы начали копать биографию Когана, благо его внучка Любовь Сумм издала к столетию деда в 2018 году сборник «Разрыв-травой, травою-повиликой…». Помог также сборник воспоминаний 1988 года «В том далеком ИФЛИ» (Институт философии, литературы и истории, существовал с 1931 по 1941 год. — «ВМ»).

И выяснилась удивительная штука. 20 сентября 1937 года в ИФЛИ был традиционный вечер встречи первокурсников со старшекурсниками, на котором Коган познакомился с будущей женой — Еленой Каган, впоследствии известной писательницей Еленой Ржевской. Роман завязался мгновенно, и это, видимо, стало толчком для написания «Бригантины». Помните строки «Надоело говорить и спорить, и любить усталые глаза…»? Они явно адресованы его предыдущей платонической любви — Лие Лозинской, филологу, у которой были какие-то проблемы с глазами. Про «усталые глаза» есть воспоминания у Евгения Аграновича — они с Павлом приходили к Лие в гости. И вот вопрос: школьник Лепский и студент Коган оказались в один день дома. Что это за день?

— Очевидно, выходные, суббота или воскресенье.

— Но жили в 1937 году по шестидневке. Ближайшие выходные после той встречи студентов — это 24, 30 сентября и 6 октября, и все они были теплыми и солнечными, потом погода начала портиться. В смысле развития романа 24-го как бы рановато, а 30 сентября — в самый раз...

— Ну вы и Пинкертоны! Не слышала, что «Бригантина…» посвящалась любви к Ржевской.

— А никто никогда об этом и не говорил, но это так. У Павла и Елены родилась дочь Ольга, но перед войной их отношения начали портиться, и у Когана появилась новая любовь — переводчица Нина Бать. По воспоминаниям того же Аграновича, пародия на песню «За зеленым забориком», известная шире оригинала «Шоферша», посвящалась Нине, тетка которой работала в Автодоре, что позволило Нине осваивать вождение автомобиля, что в ту пору для женщин было редкостью.

А на мелодию «Заборика» Михаил Львовский позже написал песню про глобус — «Я не знаю, где встретиться нам придется с тобой…». Видите, как все переплетено! Но, возвращаясь к началу разговора: оттепель не породила авторскую песню, но приняла и подняла ее, и та благодарно пустила новые ростки. Да и какая оттепель, ведь и Окуджава писал раньше, и Анчаров, и Агранович. Кстати, когда мы записывали МРЗ-диск песен Аграновича, Евгений Данилович спел песню «МичуанЛюли» и датировал ее аж 1934 годом! Конечно, судя по всему, это была учебная этюдная работа. И за ней тоже история стоит. У Семена Кирсанова была песня «Тегуантепек, Тегуантепек, страна чужая!». В 1933 году ее активно пели, и Евгению Аграновичу и Борису Смоленскому, видимо, велели придумать песню про такую же страну счастья, вот и родилась «Мичуан-Люли».

Про оттепель же гораздо интереснее понять иное: именно в это время у нас появились бытовые магнитофоны. Думаю, при Сталине это было невозможно — коль уж пишущие машинки все были пронумерованы и образцы шрифтов хранились, где нужно, то о каких магнитофонах могла идти речь? В общем, есть аргументированное мнение, что само понятие авторской песни и объединение разнородных, не связанных друг с другом поэтов и бардов в едином котле произошло именно в этих, ставшими возможными, магнитных записях.

Стоит назвать четырех человек, которые поспособствовали развитию этого «котла»: вышеупомянутый Михаил Львовский, любивший заниматься звукозаписями, знаменитый впоследствии критик Лев Аннинский, который всюду шастал с магнитофоном, Лев Шилов и звукорежиссер Степан Богданов из Литмузея. Добавим пятым драматурга Александра Володина. Это он точно подметил, впервые услышав Окуджаву, что создают впечатление не слова и не музыка, и не голос, а все вместе, и назвал эти песни «фольклором городской интеллигенции».

— Великий литературовед Лев Аннинский?!

— Он всюду носил с собой тяжелый «Днепр» в рюкзаке и был страшно увлечен этим. Впоследствии его увлечение вылилось в книгу «Барды».

— Значит, понимал бесценность этого… Кстати, а жестоким ли был прессинг цензуры в то время?

— На «магнитиздат» цензуру поставить было нереально. Ну как? Брали бобину с лентой, два магнитофона, проводок — и идет копирование. В 1970-х годах Московский КСП организовывал вечера перезаписи: прошел концерт в клубе Горбунова, и люди приходили, записывали…

— А программу концертов не утверждали?

— Отсюда началось наше общение с Московским домом самодеятельного творчества, на территории которого мы сейчас ведем разговор: в 2005 году по старому знакомству МДСТ предоставил нам крышу над головой, за что им огромное спасибо. А в те годы именно в МДСТ все тексты песен положено было литовать — то есть ставить на них штампы, что это допущено и разрешено. Но по своему опыту я хочу сказать, что цензура в отношении бардов была не очень бдительна. Например, объявляли абонементный концерт, заранее печатали программу, список песен, прошедших цензуру. Но выступающий начинал петь, и становилось ясно, что поет он песни не только из списка…

— Окуджава пел «И пряников сладких всегда не хватает для всех» — и что, прощали?

— Он пел это на концертах, и не только это, и никто его не вязал. Кстати, Булата Шалвовича исключили из партии в 1972 году, но поводом для этого было издание в Западной Германии его книги. Причем было это еще в 1964-м, просто сигнал о «безобразии» шел долго. И затем Владимир Максимов написал этакий амбивалентный текст, и в «Литературной газете» было напечатано как бы покаянное письмо Окуджавы, которое на самом деле покаянным не было…

— Александр Николаевич, все стонали по поводу застоя и отсутствия свобод, но создавали гениальные тексты, а потом свободы стало море, но ничего великого не создается. Почему так?

— Мне кажется, однозначного ответа на подобный вопрос нет и быть не может. Но один из факторов — количество информации. Тогда мы находились в условиях постоянного дефицита информации и, обретя ее, радостно ею делились. Вспомните, как мы в конце 1980-х вечерами смотрели телетрансляции заседаний Верховного Совета и съездов, потому что раньше ничего подобного не было, как читали «Огонек», печатавший такое, что нам и не снилось.

А потом информации стало больше, и мы принялись ковыряться в ней, как петухи в навозной куче: надо же было найти во всем этом некую жемчужину. При развитом интернете понять что-либо в потоке данных стало почти невозможно. Потом поиск информации сменился на защиту от нее. А в условиях переизбытка человек, имеющий совесть, разве станет усугублять ситуацию, прибавляя к ней что-либо? Нет. Добавляют в инфопоток только бессовестные...

— Как же бездарно мы растеряли то, что имели…

— Да. Не все потеряли, но… А ведь бардовская песня заменяла собой многое, некоторым — даже литературу. Вот что будет с человечеством обсмартфоненным — не знаю.

— Не любите гаджеты…

— Я смею утверждать, что смартфон есть оружие массового поражения.

— С рождением авторской песни мы разобрались. Но вы говорили, что у нее есть финал, 1983 год...

— 1982-й. Мы как-то обсуждали эту тему с каэспэшником Володей Альтшуллером, большим специалистом по Окуджаве, и сошлись во мнении, что до 1982 года «хорошие», по нашему мнению, авторские песни шли косяком, одна за другой, то есть появлялись регулярно, а потом — как отрезало. Конечно, и до сих пор изредка возникают, но скорее как исключение.

— Что же произошло? В 1980-м умер Высоцкий, потом Брежнев, начались гонки на лафетах…

— Не знаю, что случилось. Одно время я грешил на Афганскую войну. Песни, которые несли «афганцы», мне казались другим явлением, иной культурой, отдельно стоящим пластом.

— Но есть же и песни Виктора Верстакова...

— Конечно. Но я могу лишь повторить сказанное выше. Афганская война породила другую культуру, что не хорошо и не плохо, просто — так.

И родились тогда совершенно иные по ряду параметров песни: афганцы изначально несколько противопоставляли себя общей культуре, они ведь «знали жизнь», ибо воевали. А наши песни были всегда всесоюзными, и везде они были своими — хоть в Средней Азии, хоть в Прибалтике, Украине или Белоруссии. Но к 1991 году началось планомерное наступление на нашу культуру Америки.

Оно немного утихло только после речи Путина на Мюнхенской конференции. Но американцы постарались: вся наша массовая культура американизировалась. Слушаешь того же условного Шамана, который вроде олицетворяет собой «молодое патриотическое лицо», и думаешь — а на голове у него что? Дреды! Он пропитан их культурой.

— А что такое национальная культура вообще?

— Трудный вопрос. Конечно, в основании любой национальной культуры лежит национальный фольклор, но… Наши каэспэшники времен оттепели, например, часто черпали вдохновение во французском шансоне: Жак Брель, Жорж Брассенс, Эдит Пиаф… И Ивом Монтаном все были впечатлены, особенно Окуджава. А в Америке было свое явление — фолк-сингеры, с Питом Сигером, Вуди Гатри, Джоан Байез. Так вот, наш КСП и Пит Сигер — звенья одной цепи. Мы обязаны появлению в МИФИ первого клуба самодеятельной (студенческой) песни двум братьям — Александру и Владимиру Величанским.

Александр Величанский — поэт, автор стихотворения «Под музыку Вивальди», а Влади- мир — физик, учившийся в МИФИ. Их отец был дипломатом, и из Америки они привезли пачку журналов Sing Out!, которые делал Сигер, известный также тем, что он устраивал вечера, на которых люди собирались и пели вместе, хором «народные» американские песни — и старинные, и современные. Мифисты в 1964 году на отечественном материале сделали кальку с этой идеи Сигера, а затем клубы расплодились по другим институтам. Движение фолксингеров подкосил лично Боб Дилан, первым появившись на фестивале народной музыки с электрогитарой в руках, с ударником и своими странными интонациями… Мне они не нравятся — не люблю, когда поют в нос и подвывают на каждой ноте с какими-то непонятными намерениями. И в 1969 году все это кончилось Вудстоком: рок окончательно выдавил фолккультуру… Наверное, на вопрос я не ответил.

Но национальная культура — это нечто сложное, состоящее из многих компонентов, и главное здесь — это связь времен.

— Что происходит с Грушинским фестивалем?

— Сначала они были классические туристы. Борис Савельевич Вахнюк, Царство ему небесное, являлся там величиной номер один. Изначально стиль фестиваля определяли Визбор, Городницкий, Якушева. Потом это потихоньку стало размываться, и появились такие люди, как Андрей Козловский, Павел Фахртдинов, Павел Пиковский — то есть авторы с другими интонациями, с тяготением к року. И даже гимн нынешней Грушинки «Гори, гора» слеплен по американскому масскультурному лекалу.

Постепенно основная интонация фестиваля изменилась столь радикально, что лично меня ехать туда уже совершенно не тянет. Фестиваль и закрывали, и открывали, и было его разделение… Вот, кстати, недавний пример. Мы, Московский центр авторской песни, 18 лет вели и продолжаем ежемесячную программу «Споем вместе!»: при входе в зал все зрители получают специально напечатанную брошюру с текстами того, что будет петься сегодня, поскольку наша задача — увидеть поющим весь зал. Основу репертуара составляет классика авторской песни.

И вот наши друзья из Саровского КСП «Поиск» решили у себя на фестивале «Зимородок-2023» провести подобный вечер на материале «современной авторской песни». Песен отобрали штук 20–30, все они отличались интонацией, направленной к року. Дальше — загадки: оказалось, что блюз, написанный Козловским 25 лет назад, принимается как «современное», а новехонькая песня Городницкого 2021 года вдруг кому-то показалась старьем. Это огромный повод для раздумий.

— А где можно послушать бардов, с позволения сказать, «классического образца»?

— Александр Моисеевич Городницкий на этот вопрос уже лет двадцать отвечает: только в «Гнезде глухаря». Это не совсем точно: поют еще и в киноклубе «Эльдар», и в книжном магазине «Гиперион», и тут, в нашем «офисе» (Большой Овчинниковский переулок, 24, стр. 5), есть зальчик на 60 мест, куда при необходимости набивается человек 85. Напротив — зал КЦ «Дом» на 150 мест, туда набивается и побольше. Там мы проводим «особо важные» вечера, в том числе раз в месяц «Споем вместе!» Расписание есть на сайте нашего клуба. Помните «Из Ливерпульской гавани всегда по четвергам…»? Концерты по четвергам, легко запомнить.

— Вспомнила, как здорово петь песни вместе...

— Раньше у нас огромное значение придавалось музыкальному фону, можно сказать, нашей жизни. По радио и телевидению звучали не только агитки — звучала народная песня, классика, культура поддерживалась на государственном уровне, условные Чайковский и Маяковский существовали как знаковые фигуры. Сейчас этого нет. Отсутствует единый музыкальный фон, а тот, что есть, слушать перестали или не хочется. Не уверен, что нужно обращаться к разного рода конспирологическим теориям, но ей-богу поверишь, что была поставлена задача атомизации общества! При советской власти, при всех ее недостатках, такой цели не было никогда, а теперь вот нас потихоньку растаскивают на… Помните — «Группы, группочки и группки, аморальные поступки…»? Вот, это об этом. Барды, как могут, этому сопротивляются.

ДОСЬЕ

Александр Костромин родился в 1951 году. Аккомпаниатор-гитарист, исполнитель авторской песни, составитель и музыкальный редактор ряда книг и сборников (В. Матвеевой, М. Анчарова, Ю. Визбора, А. Галича, С. Никитина), педагог, режиссер концертов и других мероприятий, художественный руководитель Московского центра авторской песни (ЦАП).

ТОП–10

• Самые яркие бардовские фестивали лета-2023
• Настроение в Карелии (Рускеала, Хутор Елки, июнь)
• Барды на Белоярке (Свердловская область, город Березовский, июнь)
• Ильменский фестиваль (Челябинская область, окрестности города Миасс, июнь)
• Ural Music Night (Екатеринбург, июнь)
• Платформа (Московская область, артусадьба Гуслица, июнь)
• Грушинский (под Самарой, июнь-июль)
• Вереск на Красном мосту (под Майкопом, июль)
• Топинамбур (Самара, июль)
• Подсолнухи (Омск, август)
• Лоза и Муза (Краснодарский край, конец августа — начало сентября)