Здесь птицы не поют: журналист «Вечерней Москвы» посетила Донбасс

Побывав на Донбассе журналист «Вечерней Москвы» рассказывает, как чувствуют себя мирные грждане, уже почти привыкшие к обстрелам, и те, кто не первый год защищает эту многострадальную землю.

В памяти — яркие фрагменты. Граница, позади сутки в автобусе. Вынимаем из телефонов российские симки: пара игл, с помощью которых вскрывают корпус смартфонов, гуляет по автобусу. Блокпост позади. За окном желтеют поля рапса. Нас в микроавтобусе человек пятнадцать: музыканты, поэты, артисты — участники фестиваля «Звезды над Донбассом».

«Дедушка, я боюсь…»

«Здесь живут люди». Эта надпись на многих заборах в ДНР. За ними самые пострадавшие дома, развалины. Иногда написано и так: «Здесь живут дети».

— Почему люди не уезжают? — спрашиваю дедушку на рынке в Донецке. — Говорят, есть такой особенный донецкий характер? — Да. Вот я — я такой, — говорит 72-летний Валентин Алексеевич Серегин.

Он до сих пор работает — на заводе, выпускающем оборудование для шахт. — Дочка предлагала уехать. А я: «Нет!» Будем до конца. Здесь все родное. От своего трудно оторваться. Думаю: прилетит, так прилетит! Здесь наш дом.

— Неужели так можно жить?

— Здесь фронтовая обстановка. Бомбят все время: и днем, и ночью. То меньше, то больше, — отвечает Валентин Алексеевич. — Сейчас воду дали холодную — уже радует! А насчет продуктов вы видите — всего много. Цены приемлемые. Все нормально.

— Говорят, люди привыкают к обстрелам… — спрашиваю я.

— Нет. Вот знаете: лежишь дома в тишине, телевизор смотришь. А тут — бах! На диване аж подскакиваешь! Как к этому привыкнуть? Кошка на мне лежит, отдыхает — тоже подпрыгивает, — продолжает Серегин. — Прячемся в подвалах. На двери в подъезд вывесили объявление: «Не закрывать». Это может спасти кому-то жизнь.

— А почему почти не видно с ледов «прилетов».

— Восстанавливают все хорошо, но и бомбят они очень даже, — вздыхает Валентин Алексеевич. — Вчера был на кладбище, проведал своих. Ну шо... Лежат обломки — от ракет, СЗО (система залпового огня. — «Вечерняя Москва»), или как их там. Били по людям, пришедшим помянуть близких. Я вчера внучку с собой взял. Говорит: «Боюсь, дедушка». А я ей: «Ничего, они уже отбомбились».

Под свист арты

Покупаем на рынке клубнику — крупную, спелую, ароматную. Вкуснее ее, кажется, нет ничего на св ете. Едем в воинскую часть. На окраине остановка. Пользуясь случаем, прошусь на перекур. Выпускают на минуту, советуя надеть что-то на голову, чтобы не быть заметной. Накидываю серый платок на рыжие волосы, отхожу к стене дома с выбоинами от снарядов. Понимаю, что там, наверху, кружат дроны.

— В машину! — командует наш сопровождающий Виталий Золотнюк с позывным Шкипер. Он представитель исполкома общественного движения «Донецкая Народная Республика».

Едем быстрее. Вдруг подскакиваем от резкого грохота. Ветки дерева бьют по бокам микроавтобуса, по стеклам. Бетонный забор, ворота. Въезжаем — машина ныряет под низкий козырек. Нас встречают люди в военной форме. Заходим в здание, идем вверх по лестнице в помещение под низким потолком. В коридоре — стенды с детскими письмами, рисунками. «Гордимся, ждем…» Окон нет. В глубине зала в несколько рядов сидят бойцы. На стене — знамена: Спас Нерукотворный, флаг ДНР, флаг ЧВК «Вагнер» с надписью «Чаю воскрешения мертвых». Мы в батальоне «Русь» Народной милиции ДНР. В его составе в основном местные, донбассовцы. Многие воюют с 2014 года.

За длинным столом, накрытым маскировочной сетью, — своего рода кулисы. Музыканты достают инструменты. По одному выходим на середину зала — поем, читаем стихи. За стенами громкие звуки — будто раскаты грома. Передаем бойцам послания от детей.

— Спасибо, — говорит боец, назвавшийся Димой. — Обязательно прочтем! По возможности ответим. У нас ведь у каждого семья, дети. У меня — двое. Эти письма — частица домашнего уюта, которая здесь необходима.

А еще нужна вера, к которой многие пришли на войне.

— У нас и священник есть, — продолжает солдат. — Проводит здесь службы, исповедует, причащает. Крестит. Вот, скажем, приехали мобилизованные, некрещеные...

— Покрестились все? — Да практически. На войне атеистов нет, — отвечает Дима. — У каждого солдата есть молитвослов. Под обстрелами сидишь — достаешь его, вспоминаешь всех святых, потому что… Жить хочется.

— А вы давно здесь? Вы доброволец или мобилизованный? — Мы мобилизованные добровольцы (смеется).

Есть такое понятие? — то ли спрашивает, то ли утверждает мой собеседник. — Давно мы здесь, очень давно.

Спрашиваю, а что это за звуки, которые мы слышим.

— Это наши пушки. Наша артиллерия. Когда сюда прилетает, звук совсем другой — ты прям душой чувствуешь, что ложится рядом.

Слышите, арта на свист вышла? Наши бьют, — говорит боец.

Настроены здесь только на победу. И хочется поговорить с ребятами еще, но пора. Мне объясняют — за выстрелами наших будет «ответка».

Соловьи молчат

Ну, держись! Машина мчит по выбоинам, проходит между ветками деревьев, как между Сциллой и Харибдой, вдали за нами слышен гул…

Но вот тряска позади. Делаем остановку в центре Донецка, на бульваре Пушкина. Это любимое место отдыха дончан. По словам Виталия, ежедневно сюда прилетают «Хаймерсы» (боеприпасы высокомобильных ракетных комплексов, которые поставляет США Украине. — «Вечерняя Москва») и «Грады». Но сейчас здесь тихо. Кстати, местные говорят, в этом году не слышно соловьев. Эти птицы звуков обстрелов не выносят.

— Мы находимся возле места трагической гибели нашего главы Александра Захарченко, — указывает Виталий на мемориал, в который превратили кафе, где в 2018 год случился теракт. Рядом правительственный квартал — резиденция Дениса Пушилина, туда уже попадало трижды. Верхние этажи сметены.

— Гражданское общество здесь сплоченное, очень поддерживает бойцов. Атмосфера взаимовыручки — а как иначе, — продолжает Виталий. — Несмотря на обстрелы, люди живут здесь, работают, верят. Дети рождаются. Вузы открываются.

Я вам скажу больше — у нас со всей России много студентов. Тут низкая плата за обучение. Приезжают поступать в медицинский, технический университеты, Академию госуправления. Очень высок уровень преподавателей. Они уже получили аккредитацию российскую. Сейчас в Госдуме обсуждают законопроект о создании в ДНР, ЛНР, Запорожской и Херсонской областях свободной экономической зоны. А это значит, будут инвестиции, вернется молодежь, которая уехала, будет развиваться регион. Представьте, какой это будет красавец край!

«Донецкое море»

Следующая остановка — «Донецкое море».

Так здесь называют кладбище. Выглядит оно бескрайним. Сразу за въездом, отдельно от основного массива захоронений, — территория, где видно несколько могил и памятников. Черные обелиски — здесь покоятся легендарные Моторола (Арсен Павлов), Воха (Владимир Жога), Гиви (Михаил Толстых). На памятниках — их барельефы.

Посещаем могилу Захарченко. На плите надпись: «Ты навеки останешься в наших сердцах».

«Вы добейте!»

Еще несколько часов в дороге, и мы в поселке Урзуф. Здесь спокойно и все цело, хотя когда-то в поселке стояли азовцы* — около полугода. Пляж Азовского моря пуст, коттеджи в греческом стиле, застывшее время: колесо обозрения в парке аттракционов не крутится, закрыты почти все магазины, закрыт кинотеатр. В поселке верят: когда-нибудь сюда вернутся туристы.

Мы живем в двух пансионатах. Собираемся в одном из номеров компанией, поем под гитару советские песни. Приходит Сергей Майтамал — один из волонтеров фестиваля. Только сейчас узнаю, что этот веселый парень, вчера притащивший мне обогреватель, был в числе первых, кто вступил в народное ополчение Донбасса в 2014 году.

— Вначале мы еще не понимали, что делаем. Были сомнения на первых этапах, — говорит Сережа. — А потом случилась точка невозврата.

— И что же это было? — Понимаете, какая бы беда ни произошла, человек всегда будет сомневаться, пока не получит ответ на свой вопрос. У нас он был прост. Мы — против целого государства, против армии, против полиции, — вспоминает Сергей. — Каждый вечер мы спрашивали себя: куда мы вписались, зачем это нужно, правильную ли мы сторону выбрали.

— И что случилось? — В Славянске, когда организовали блокпост там, где главное направление с Харькова на Славянск, и нас туда закинули, банально не было воды, я уж не говорю про еду.

Трое суток без всего. И вот приезжает к нам дедушка, ветеран Великой Отечественной войны. Он брал Берлин, приехал в медалях весь, за рулем машины. На костылях вылез и говорит: «Ну че, пацаны, воюете?» Мы такие: «Да фиг знает», а сами думаем: за кого он вообще, зачем он тут? Вдруг это провокация. «Ну, как сказать воюем, пытаемся... Высказать свою точку зрения, выразить несогласие». А он нам: «Секунду».

Открывает дверь в машину: «Ну что, старая, сидишь, давай доставай!» Бабушка выходит, открывает багажник, а там… Во-о-от такая четырехведерная кастрюля пюре с мясом! — потрясает руками Сережа. — Такая же — борща, а на заднем сиденье — мешок хлеба. Подходит наш старший по посту с автоматом. Дед ему: «А ну, дай сюда, сынок». Передернул затвор, осмотрел ствол и говорит: «Красавчик, почистил. Это правильно». И нам всем: «Мы не добили — вы добейте». Вот это была точка невозврата. Тогда, в Славянске, все мы поняли, что мы на правильной стороне. И делаем правое дело.

*Полк «Азов» признан Верховным судом РФ террористической и экстремистской организацией, его деятельность на территории России полностью запрещена.